Сохранена оригинальная орфография и пунктуация текстов. Данные о количестве жертв в разных документах могут отличаться. В разделах «События» и «Жертвы» число жертв дано по документам, в которых, на наш взгляд, приведена наиболее достоверная информация.

Рассказ свидетеля:

«М-ко ПЕТРИКОВ, Мозырского уезда.

Сообщение Моисея Хацкелевича Рапопорта, 22 лет (студент)

М-ко Петриков представляет собой крупный населенный пункт с пятнадцатитысячным населением, из коего еврейев — около 5.000. Главное занятие еврейского населения — мелкая торговля, значительное число евреев (меньшинство) занято в сапожном и древообделочном деле. Христиане заняты главным образом сапожным делом, плотничеством и сплавом леса; в последнее время стало развиваться земледелие. Отношения между евреями и христианами были недурные; хотя антисемитизм был довольно распространен, но внешнего проявления не получал.

Польская оккупация.

Страдания евреев в местечке Петрикове начинаются с момента польской оккупации (август 1919 г.). В первый раз в Петриков вошло всего 15 человек поляков; они сняли у некоторых евреев ботинки; больше эксцессов и издевательств не было. Пробыли поляки всего один день и к вечеру ушли. Через несколько дней (за две недели до Иом-Кипура) в Петриков вступил большой отряд (несколько рот) польских солдат. Сейчас же солдаты начали обходить еврейские Дома, грабили вещи, искали драгоценностей. Одновременно начались избиения евреев. Особенно пострадали скрывавшиеся в подвалах от снарядов. Солдаты опрашивали: «ты еврей?». Получив утвердительный ответ, они тут же давали пощечину, некоторых били прикладами и рукоятками револьверов. В общем, избиения имели целью не столько желание причинить вред и физическую боль, сколько издевательство. Нескольким евреям остригли часть бороды. В грабежах принимали участие только солдаты; офицеры не грабили, зато они сильно издевались. Так, в доме Гохмана (Макаричская улица) находилась большая группа молодых евреев, спрятавшихся здесь от снарядов. Туда вошли два польских офицера и один бывший русский офицер (петриковец Петр Янушковский). Они проверили у всех документы, выстроили всех в ряд и грозили расстрелом. В таком напряжении держали всех около часу, но в это время послышалась стрельба советских бронепароходов офицеры ушли, и молодежь таким образом была спасена. К аптекарю Файнштейну явился польский комендант в сопровождении нескольких офицеров, объявили его коммунистом, предъявили ему обвинение в преследовании ксендза и хотели убить, но за него вступились христиане во главе с д-ром Рутковским, и его отпустили. Что касается местного христианского населения, оно непосредственно в грабежах не участвовало, но забирало товары, выброшенные польскими солдатами из еврейских лавок; христиане же указывали польским солдатам, где живут евреи.

Налет поляков на этот раз продолжался два дня. Помимо грабежей и избиений, были убиты 4 еврея: 1) Бриксман Залман, 65 лет. мясник; 2) сын его, мальчик 15-ти лет (имени не помню); 3) Оффенгенден, 40 лет, извозчик, и 4) Дегтяр Гирш, 35 лет, парикмахер. Никакого отношения к политической жизни все убитые не имели; они были расстреляны польскими солдатами по ложным доносам шляхетских партизан, сводивших с ними личные счеты. Во время этого налета поляков на местечко, мимо Петрикова проходил советский пароходик «Ремесленник». Поляки остановили пароход и спросили у команды, нет ли евреев. На пароходе было два еврея—пассажир и служащий (кочегар), мальчик 15-ти лет. Матросы спрятали пассажира и заявили, что на пароходе только один еврейский мальчик. Поляки вывели мальчика (он из Давид-Городка, фамилии не знаю) на гору, возле кирпичного завода, и расстреляли его. В общем, налет дал в результате 5 еврейских жертв. Через два дня поляки оставили Петриков.

Через неделю поляки вновь заняли Петриков. На этот раз опять начались грабежи и избиения, грабили квартиры и лавки и убили одного еврея— Иосифа Равинковича, 58 л., торговца. Убит он был при следующих обстоятельствах: «Познанчики» повели еврея Карлина, которого хотели убить по указанию одного русского офицера (петриковца) Шестра. При советской власти Шестр был военруком; он хотел реквизировать мебель у Карлина (местного богача), и жена Карлина выругала его. В отместку за это Шестр повел «познанчиков» на квартиру Карлина с целью убить его, но его не оказалось дома,—он спрятался. Случайно здесь находился Равинкович; «познанчики» потребовали у него денег, но у него таковых не было, и они его расстреляли. Грабежи продолжались два дня и потом прекратились. Некоторые местные евреи (кто именно—не знаю) обращались к власти с ходатайством о приостановлении грабежей, но не достигли никаких результатов.

По установлении успокоения началась ловля евреев на работу, без различия пола. Случалось, что тащили на работу и стариков. Работа была тяжелая. На работу брали во все время пребывания поляков (почти год). На работах били нагайками и издевались. Вообще, все время не прекращались издевательства. Евреи начали прятаться, тогда поляки выводили их из домов, но евреи усиленно прятались, и случалось, что полякам, не удавалось набрать достаточного количества евреев; тогда они брали и христиан, но это случалось довольно редко.

За месяц, приблизительно, до ухода поляков (ушли они в июне 1920 г.) через Петриков стали двигаться польские отряды и обозы, и все эти отряды непрерывно грабили евреев. Грабили солдаты и полевая жандармерия, офицеры не участвовали в грабежах. Насилий не было. Раз еврей Голод пошел жаловаться полковнику на действия солдат, грабивших у него соль. Полковник тут же выстрелил в одного солдата-грабителя (не помню—убил ли он его или только ранил).

Наиболее тяжелыми были последние 3—4 дня перед окончательным отступлением поляков. Солдаты погнали большую партию евреев (50—60 мужчин) в Новоселки починять мост. Там над ними страшно издевались, били. В течение всего дня работали без пищи. Вечером, во время часового отдыха, дали заплеснелый хлеб и заставили потом работать всю ночь—до утра. Утром стали приближаться бронепароходы, и все разбежались. После этого начались грабежи еврейских квартир. Была ограблена одна русская—-Шаболтас (забрали у неё самовар), она пожаловалась в жандармерию, и ей вернули самовар. Один из ограбленных евреев — Нохим Златовский был сильно избит полевой жандармерией за то, что он кричал во время грабежа. Особенно кошмарной была последняя ночь (с субботы на воскресенье). Солдаты ходили по квартирам евреев, тщательно искали, выламывали полы, пробивали стены, разбрасывали печи и забирали все спрятанное. При этом всех сильно избивали и издевались. В эту ночь было и несколько случаев изнасилований.

Всю ночь по местечку стояли страшные крики истязаемых евреев. Что касается христианского населения, то поляки грабили только деревенских крестьян (они их обвиняли в красной партизанщине), уводя скот и лошадей. Городских христиан не трогали. Только один русский петриковец был убит. Он ходил по улицам и ругал польские власти. Позади его ходил польский солдат и слышал все это. Он его увел и расстрелял.

На утро вошли советские войска, и все успокоилось».

Текст свидетельских показаний приведён по сборнику документов «Материалы об антиеврейских погромах. Серия 1-я. Погромы в Белоруссии. Вып. 1. Погромы, учиненные белополяками: Официальные документы, обследования и свидетельские показания. — М., 1922» 

Сообщение неустановленного лица в НКСО БССР о балаховском погроме в м. Петриков Мозырского уезда Минской губернии 4—10 ноября 1920 г. (написано 12 февраля 1921 года):

«Петриков Мозырского уезда
Из материалов Собеса

Около 16 октября 1920 г. стали поступать сведения о балаховцах. Беженцы из местечка Турова и окрестных деревень стали рассказывать невероятные вещи о зверствах балаховцев. Но слухи о перемирии и, наконец, фактически установившееся перемирие 18 октября вселили надежду, что Петриково минет чаша сия. Около 1 ноября стал намечаться уход из Петриково и его окрестностей советских войск. Население объяснило себе уход войск как результат мирных переговоров и преспокойно сидело на местах. Лишь 3 ноября стало уже известным, что банды Балаховича придвигаются к Петрикову. Паника охватило все еврейское население, и в ночь на 4 ноября многие из молодых людей оставили Петриков. 4 ноября в 9 час. утра раздались первые выстрелы; через 15 мин. появилась первая разведка из 10 всадников и нескольких пеших. Начальник отряда немедленно потребовал к себе раввина и приказал ему приготовить 100 000 руб. николаевских или ценностей на эту сумму. Между тем солдаты стали останавливать евреев и, приставляя револьвер к виску, требовали денег. Когда евреи разбежались по домам, солдаты стали заходить в дома и грабить. За солдатами следовали крестьяне сел Макаричи, Мордвина и Турки и подбирали все, что имело какую-нибудь ценность; стали разбивать лавки и уносить товары. За этот день были убиты: Янкель Рувимов Зарецкий, 64 лет, мелкий торговец; В.С. Трибун, 75 лет, старик, бывший приказчик; М. Голубицкий — еврейский учитель, 45 лет, и смертельно ранен Овсей Бенционов Голубицкий, 60 лет. Все они пали жертвами, защищая честь своих дочерей и внучек. К 7 час. вечера разведка вернулась в д. Лакричи в 5 верстах от местечка. Теперь стало уже всем ясно, что тут пришлось иметь дело с хорошо организованной бандой и что местное население не только относится самым индифферентным образом к происходящим событиям, но еще и помогает бандитам. Началось повальное бегство из деревни с оставлением квартир, но многие семьи, в силу невозможности, вынуждены были остаться, где кто мог. 5 ноября в 12 час. дня появилась банда, и началось хождение по всем квартирам и уничтожение всего того, что не могло быть унесено. 6 ноября, в воскресный день, крестьяне из соседних деревень собрались в большом числе и подбирали все то, что было взято солдатами. Забиралась рожь, картофель, мука, соленые огурцы, капуста, домашняя утварь и даже мебель. Так прошел весь этот день. Грабили также 7, 8, 9 и 10 ноября. За это время были зверски убиты: Ренгольд, 65 лет; Н. Золотовский, 42 лет, кондитер; гражданка местечка Турова М. Муравчик, геройски защищавшая свою честь, а также старуха П. Пинская, 70 лет. Были сожжены 25 деревянных лавок и 5 жилых помещений со всем имуществом. Считая каменные лавки безопасными, владельцы туда внесли все свое ценное имущество, которое было уничтожено огнем. Люди ходили, как тени, оборванные и голодные. Положение в последние 3 дня, [а] именно от 7 до 10 ноября, усугубилось тем обстоятельством, что христиане, будучи напуганы балаховцами, отказались прятать еврейское имущество и не впускали евреев к себе в дом. Таким образом, молодые девушки и женщины принуждены были прятаться в болотах и лесах при 10—12 градусах мороза.»

Оригинал документа храинится в ГА РФ. Ф. Р-1339. Оп. 2. Д. 21. Л. 40—41.

Запись рассказов детей еврейской школы м. Петриков о балаховском погроме 4—8 ноября 1920 г. 

Герш Шапиро, 13 лет

“Перед приходом балаховцев

В одиннадцатый день месяца Хешвона из нашего местечка стали уходить войска. Говорили, что приближается Балахович, но этому не верили. Ночь мы провели спокойно. Следующий день тоже прошел благополучно. Вечером пришел к нам учитель и сказал, что балаховцы все приближаются, но мы не обращали на это внимание. Он ушел, и мы легли спать. Утром слышим — стучат; отец вышел на стук. То стучал Герш, сын дяди Арона. Отец спросил: «Что нового?» Герш сообщил, что ревком и милиция ночью бежали, что все местечко бежит в Мозырь. Отец сильно испугался, наскоро схватил кусок хлеба и убежал с нашим соседом Эльей и дядей Ароном. Дома же начали прятать вещи. Однако отец вскоре вернулся и сказал, что милиция возвратилась и бояться нечего. Мы опять успокоились; отец ушел на базар. Днем приехал сын дяди Арона из Москвы и сообщил, что в Москве спокойно. День прошел благополучно, и мы легли спокойно спать. Назавтра утром мы встали и вышли на базар. Там было большое волнение, так как прибыли смидинские евреи и сообщили, что балаховцы уже в Смидине.

Первый день пребывания балаховцев в нашем местечке

Я пришел домой и передал нашим все новости, которые я слышал на базаре, что балаховцы уже в Смидине и что смидинцы бежали сюда. Все наши слушали меня внимательно; отец не верил мне и ушел сам на улицу узнать, правда ли то, что я сообщил. Не прошло и нескольких секунд, как отец прибежал домой и сказал с испугом: «Уже стреляют». Мама сильно испугалась и пошла к учителю Серебрякову. Отец взял кусок хлеба и бежал со многими другими евреями из местечка. Я пошел посмотреть, где мама, и увидел, что идут балаховцы и несут белый флаг, на котором было написано: «Бей жидов, спасай Россию».

Серебряков повел нас на второй этаж и хорошо спрятал. Мать пошла домой, чтобы вынести что-либо из вещей, но балаховцы вошли в наш дом и хотели ее убить. Мать незаметно для них ушла из дому и пришла к нам. Вскоре прибежала тетя и сказала, что всех бежавших из местечка вернули обратно. Мы сильно взволновались, так как не знали, что случилось с отцом. Серебряков пошел узнать, где папа, и нашел его в доме Абрама Рапопорта. Он вернулся и сообщил нам это радостное известие. Мы успокоились. Мы видели, как крестьяне грабили и уносили награбленное к себе домой, как балаховцы грабили наше имущество и уводили наших коров. В дом Ойрица принесли двух раненых офицеров. Крестьяне распространили слух, что их ранил милиционер-еврей (Герш Давидович Гурвич) и что он после этого покончил самоубийством. Вдруг мы услыхали, что балаховцы собрались около собора, собрали туда видных граждан местечка и сказали им: «Назавтра к 10 час. приготовьте деньги, хлеб и скот, мы завтра сюда вернемся, чтобы получить все». Балаховцы ушли.

Мы зашли в квартиру Гарбера, жившего в нижнем этаже. Вскоре сюда пришел отец. Потом пришел младший сын Гарбера и сказал, что убили Михеля Голубицкого, Якова Голубицкого и Авигдора, а Бенциона Голубицкого ранили.

Мама сильно огорчались, что забрали наше имущество и увели коров. Мы сказали: «Ты благодари Бога, что папа жив; его хотели расстрелять, а он с Божьей помощью спасся». Между тем солнце начало заходить. Пришло время зажигать свечи, а потом и субботней вечерней молитвы. Все это прошло в глубокой печали. С разбитым сердцем мы поужинали и улеглись на полу спать.

Суббота

Я встал утром, помолился и выпил кофе. Говорили о судьбе несчастных евреев. Пришла одна женщина с мужем спрятаться у нас. Она рассказала, что балаховцы уже давно в местечке. Мы все сильно испугались и взошли на второй этаж. Оттуда я видел, как собирали деньги и хлеб для балаховцев. Я сошел вниз и пообедал. Потом я еще раз взошел на второй этаж и видел, как крестьянские дети грабят наше добро. В это время стало темнеть. Балаховцы собрались и уехали. Все сошли со второго этажа в первый. Там мы поужинали и легли спать.

Воскресенье

Утром я встал и увидел, как фельдшер Шлема с другими видными жителями идут к священнику просить, чтобы он упросил начальника не позволять солдатам громить. Вдруг я услышал, что едут балаховцы. Я забежал в дом и, опечаленный, сообщил об этом. Мы опять пошли на второй этаж спрятаться. Там я опять увидел, как крестьяне грабили еврейское добро. Я сошел в первый этаж, чтобы пообедать, а потом опять ушел наверх спрятаться. Перед вечером балаховцы опять уехали. Мы сошли вниз, поужинали и легли спать.

Понедельник и ночь пожара

Утро. Все завтракают. Входит Мойше Кветный и говорит, что в местечко пришли балаховцы. Все испугались и пошли на второй этаж. Через два часа я сошел вниз обедать. Я услыхал пение, через окно я увидел, что едут балаховцы и поют: «Бей жидов, спасай Россию». Проезжая по улице, они увидели, что в квартире Скальского за окном сидит еврей. Командир вошел туда и убил его.

Вдруг мы слышим: заходят к нам во двор и начинают ломать двери. Хозяин открыл им. Вошли два балаховца с саблями в руках. Хозяин спросил, что им угодно. Они ответили, что им нужно что-то зашить. Они не хотели уходить, но Ойриц пришел с начальником и выгнал их. Отец пошел вниз поужинать; мы тоже поужинали и легли спать. Как только мы вошли в спальню, мы увидели через окно, что в местечке пожар. Отец пошел наверх посмотреть, на какой улице горит. Он сошел и сказал, что горят лавки на базаре. Пожар начал утихать, и я лег спать. Вдруг я сквозь сон услышал умоляющий голос у окна: просили открыть дверь. Я проснулся и сказал об этом хозяину. Он пошел и открыл дверь. То были девушки, убежавшие от балаховцев, которые пытались их изнасиловать”

П. Чертук, 13 лет

“В пятницу утром я пошел в синагогу молиться и услышал там нехорошие новости. Я вернулся домой и рассказал маме все, что я слышал, наскоро поел и вышел на улицу. Вдруг я вижу: бегут мужчины, женщины и дети. Я страшно испугался и побежал узнать, в чем дело. Я видел, как человек 50 балаховцев гнались за мужчинами. Потом они рассыпались по городу грабить. Из села прибыло также много крестьян, они тоже грабили и радостно показывали друг другу, кто больше награбил. Мама послала меня посмотреть, что слышно в городе. Я видел, как командир балаховцев позвал раввина и некоторых видных граждан местечка и советовал им собрать деньги и золото; если же они не дадут, будет плохо.

Я вернулся домой и рассказал об этом нашим. Все всплеснули руками и заплакали, старики начали читать псалмы, девушки вымазали лица и спрятались; все жались друг к другу. Женщины между собой говорили потихоньку, что 50 большевиков могли бы перебить балаховцев. Вдруг вошел солдат. Все сильно испугались: девушки спрятались под кроватями, молившиеся старики замолчали. Солдат начал рыскать, нашел немного денег, велел дяде снять ботинки и ушел. Часа через два опять пришел этот солдат с двумя другими балаховцами; они долго искали, но ничего не нашли и ушли. Потом я пошел в синагогу и видел, как видные граждане местечка дали командиру 20 тыс. руб. Он приказал раввину приготовить назавтра еще 200 тыс. руб., в противном случае он превратит город в прах. Я пошел на базар и увидел, что балаховцы собираются уходить из местечка. Я остался ждать, пока они не ушли. Я вернулся домой и сообщил, что балаховцы ушли. Каждый начал благодарить Бога. Все говорили, что надо бежать из местечка.”

Давид Коробко, 10 лет

“За несколько дней до прихода балаховцев местечко очень волновалось. Большевики давно ушли из местечка, но ревком и милиция еще оставались. Через несколько дней и они оставили местечко. Отдельные евреи прибыли из окружающих сел и рассказывали, что балаховцы убивают евреев. Евреи сильно боялись, юноши и девушки собирались убежать. Многие из них действительно бежали. В пятницу утром, когда я шел в школу, я услышал крики «ура».

Я понял, что прибыли балаховцы. Многие евреи стали убегать в больницу и искать там спасения. В местечко вошло человек 25. Один балаховец был ранен. Товарищи привели его в больницу, а потом начали грабить и убили несколько евреев. Они говорили, чтобы назавтра к 12 час. им приготовили денег и хлеба. Перед вечером они ушли из местечка. Назавтра в 12 час. они пришли еще раз. В этот день они опять забрали много еврейского добра. Потом было созвано собрание в синагоге, где евреи собрали для балаховцев 22 тыс. марок. На третий день тоже грабили, но не так, как в первые два дня. В четвертый день вошло в местечко около 1000 чел., они расположились на базаре. Балаховцы хотели сжечь все местечко, но христиане просили их не поджигать, ибо это может повредить и им. Балаховцы удовлетворили их просьбу. Вечером они подожгли еврейские лавки. Евреи не шли тушить, ибо боялись выйти на улицу. Потом уже в местечке был порядок. Через две недели в местечко вошли большевики. Евреи очень радовались их приходу.»

Лейзер Левин, 11 лет

«Первый день пребывания балаховцев

В пятницу утром пришел с базара папа и сказал, что к местечку приближаются балаховцы. Наши сильно опечалились и в большом страхе сидели возле дома. Вдруг на улице поднялся болышной шум: все бегут и говорят, что балаховцы вошли в местечко и громят. Мы сильно испугались и думали, что погибли. В одну минуту настала тишина; на улице — ни одного человека. Проехал один балаховец на высокой лошади и в белой шапке с грозным лицом; он быстро промчался по улице и скрылся. Мы сидели и шушукались. Вдруг мы увидели, что по улице идет группа балаховцев, а за ними крестьянские мальчики — и грабят. С криком: «Давай деньги!» — они ворвались в наш дом. Когда отец сказал им, что у него нет денег, они стали его бить, потом рассыпались по комнатам, набрали разных вещей, положили их в мешок и ушли. Пришли с базара мальчики и сказали, что балаховцы много грабили в местечке и убили несколько человек; они оставляют местечко и идут ночевать в деревню, а назавтра велели приготовить им деньги.

Второй день пребывания балаховцев

В субботу наши встали рано и начали совещаться. Мать говорила, чтоб мы ушли из местечка, а отец — что надо остаться дома, а мы — дети — говорили, что пойдем куда угодно, лишь бы не сидеть одним дома. Сердце полно страха — убьют. Сели обедать. Вдруг бегут дети с базара и говорят, что балаховцы пришли еще раз. Мы сильно испугались. Мама взяла на руки моего маленького братика и вышла из дому, мы вышли все за нею, папа запер двери и тоже пошел. Пришли в один дом и там сидели весь день. Вечером мы решили ночевать у себя дома. Мы пришли домой ив большом страхе легли в постели.

Четвертая ночь пребывания балаховцев

В понедельник вечером сидели мы с разбитым сердцем в доме у одного еврея. Вдруг появились два огромных и здоровенных балаховца и начали требовать денег и искать по комнатам. Нашли некоторые вещи, приказали нам стать на колени. Балаховцы приставили ружье к груди и сказали: если дадут деньги — уйдут, если не дадут — перестреляют всех. Но денег ни у кого не было, ибо нас уже ограбили раньше. Балаховцы нам ничего не сделали, оставили дом и ушли. Вдруг видим — нет отца, он вышел и нет его. Мы стали беспокоиться за него, не убили ли его разбойники. Пришла еще одна группа балаховцев и крикнула: «Деньги! Хозяин поискал в кошельке и нашел 120 марок, которые отдал им. Они забрали деньги и сказали, чтобы он пошел за ними. Он вышел, а жена и дети начали плакать. Хозяин задержался с ними некоторое время на улице. Они сказали, чтобы он дал им золотое кольцо, и тогда они отпустят его. Он согласился, отдал им кольцо и вернулся домой. Все обрадовались его приходу. Вдруг слышим, что кто-то идет, вошел папа. Он был босой. Мы сильно обрадовались, что он жив. Он рассказал обо всем случившемся с ним. В сильном страхе мы легли спать. Вдруг меня разбудил голос. Я открыл глаза и вижу: балаховцы ходят по комнате и безобразничают. Я увидел, как один балаховец приставил саблю к груди папы и сказал, что если кто-нибудь крикнет, он убьет его. Я спрятал лицо в подушку и так лежал, пока заснул. Проснулся утром. Мне рассказали, что балаховцы ночью сожгли лавки, некоторых евреев убили и учинили погром и безобразие.»

Нохим Гохман, 12 лет

«Перед приходом балаховцев

В среду около полуночи, когда мы легли спать, мы услышали стук в дверь. Отец встал и открыл двери, в дверях стоял Бенцион. Отец спросил, чего он хочет, тот ответил, что в местечке — тревога, ревком уже уехал, милиция готовится бежать, также уехал комол. Наша квартирантка спросила, зачем приходил Бенцион, отец не хотель сказать ей, так как знал, что она не будет спать уже. Когда я встал утром, отец рассказал нам, что ему сообщил Бенцион. Я пошел на базар узнать, что слышно. По дороге я встретил учителя И.Л. Цфасмана и спросил его, пойдем ли мы в школу, он ответил, что в 10 час. начнутся занятия. Я вернулся домой, помолился, позавтракал и пошел в школу; но занимались мы только один только час. Пришел учитель Чарный, шепнул что-то учителю Цфасману, и нам велели идти домой. Я пришел домой, пообедал и пошел на базар. Я видел, что молодые люди готовятся бежать от балаховцев; оставшиеся евреи говорили, что ночью не будут спать, мы всетаки легли и спали всю ночь. Утром я встал, позавтракал и хотел отправиться в школу, как вдруг вижу: бежит по улице балаховский офицер и кричит, чтобы все сидели дома. Все евреи, бывшие на улице, разбежались по домам.

Первый день пребывания балаховцев

За офицером ехали на повозке балаховцы. Когда мы их увидели, мы сильно испугались. В это время пробежали молодые люди и вбежали в соседний дом, а за ними гнались балаховцы. Мы видели, что через наш двор бежит солдат, и сильно испугались, ибо думали, что он зайдет к нам в дом. Балаховцы, вошедшие к соседу, начали бить хозяйку; она взяла ребенка на руки и побежала к нам, а балаховцы погнались за ней. Увидев это, мы сильно испугались. Как только балаховцы вошли к нам в дом, они выстрелили в потолок. Они хотели застрелить отца и велели отдать им все деньги, а то они его убьют. Отец отдал им свои деньги, квартирант — тоже. Балаховцы обыскали наш дом, ничего не нашли и удалились. Через полчаса мы увидели, как балаховцы опять вошли в наш двор. Мама сказала папе, чтобы он пошел на чердак, но в это время балаховцы вошли в комнату. Они накинули веревку на папу, повели его в соседнюю комнату и хотели повесить. Один солдат сказал, чтобы папа дал им серебра и золота, папа сказал, что у него денег нет. Мы начали плакать и просить солдат, но они кричали, чтоб дали им денег и золота, а то они повесят папу. Мы сказали, что у нас нет денег. Один солдат повесил папу. Папа схватил веревку руками, чтобы она не удавила его, веревка оборвалась. Солдат взял веревку и ударил отца. Отец упал и не мог говорить. Солдаты сказали, чтобы положили его в постель. Мы подняли его и положили в постель. Солдаты ушли из нашего дома. Через час мы узнали, что балаховцы ушли из местечка. Мы пошли на улицу узнать, что слышно. Мы узнали, что балаховцы убили и ранили несколько человек. Мама пошла на базар узнать, правда ли это. Она вернулась и сказала, что это действительно так.

Суббота и воскресенье

В пятницу вечером, в первый день пребывания балаховцев, мама помолилась и посоветовала папе пойти к русским соседям. Квартирант сказал, что если папа уйдет к русским, то он тоже уйдет с ним из дому. Мама сказала, что боится остаться дома без мужчины. В эту ночь мы не спали. Утром мы не пошли в синагогу, а молились дома. Я пошел на базар посмотреть, что происходит. На базаре были только крестьяне и ни одного еврея. Я вернулся домой и сказал, что в местечке нет ни одного балаховца, но говорят, что они скоро придут. После обеда я опять пошел узнать, что нового. Балаховцы уже давно были в местечке, но не грабили, как в пятницу. Для них собирали по местечку деньги. На базаре стояли мальчики и взрослые евреи, но их не трогали. Вечером балаховцы ушли и велели приготовить для них назавтра деньги. Когда я пришел и рассказал об этом отцу, он ушел к русскому соседу, так как боялся остаться дома. Квартирант тоже ушел. Ночью мы не спали — боялись. Утром на рассвете я помолился и позавтракал. Мама пошла на улицу узнать, что слышно у тети. Когда она туда пришла, зашел сосед и сказал, что балаховцы опять в местечке; мама тогда побежала домой. По дороге одна крестьянка сказала ей, что прибежал балаховец и спросил у двух крестьян, далеко ли большевики. Один сказал, что не знает, а другой — что они возле местечка. Солдат вернулся к своей части. Как только мама вернулась домой, вслед за ней вошли 3 солдата и просили поесть. Мама дала им покушать, они поели и попросили денег. Мы сказали, что у нас денег нет, и они ушли. Через полчаса или меньше опять пришли эти 3 солдата и еще некоторые, обыскали квартиру, забрали хлеб, вышли на улицу и все отдали крестьянам. Через пять минут они вернулись и велели маме следовать за ними, в противном случае убьют ее. Мама заявила, что не пойдет с ними, пусть они говорят с нею при всех. Когда они вышли сообщить об этом остальным солдатам, мама и сестра убежали; я их искал и не мог найти. Вечером пришла русская соседка и сказала, что мама и сестра у них и чтоб мы послали с ней нашего младшего брата. Мы его послали и отдали ему бывший у нас хлеб. Он ушел, а мы остались втроем дома. В эту ночь мы очень плохо спали.

Ночь пожара

Утром я помолился и пошел на базар посмотреть, что слышно. На базаре не было ни души. После обеда в местечко прибыли войска. На нашей улице стояли солдаты, они говорили, что останутся здесь. Перед вечером пришли и к нам солдаты на постой. Как только они пришли, они произвели обыск, но ничего не нашли. Вечером пришел начальник и сказал, что он и еще другие военные будут квартировать у нас. Я пошел сказать об этом маме, но ее не было дома. Младший брат сказал мне, что она и сестра пошли в поле. Я пришел в поле и рассказал им обо всем, и они пошли со мной домой. Солдаты просили кур, мама сказала, что у нас есть петух. Мы им отвели четыре комнаты, а для себя оставили одну. Мы сидели в этой комнате. Вошел солдат и сказал, что будет ночевать здесь с нами. Мама сказала, что негде, и он ушел. Мама и сестра убежали, а я и два старших брата остались дома. Старший брат был один с солдатами, а я и другой брат были в отдельной комнате. Мы немного спали. К нам постучались, и мы открыли двери. Нас разбудил старший брат и сказал, что в местечке пожар. Мы встали, посмотрели в окно и увидели, что горит соседний дом. Мама пришла и сказала, чтобы мы ничего не выносили из дому. Мама и сестра сидели в погребе. Солдаты ушли и сказали, что больше не вернутся. Мы опять легли спать. Пожар все увеличивался. Под утро огонь потух, но еще валил дым. На рассвете балаховцы ушли и болыше не возвращались. Утром я пошел узнать, что слышно. Оказалось, что 10—12 лавок сгорели.»

Махля Гохман

“За несколько дней до прибытия балаховцев в местечке была большая тревога. Все «товарищи» ушли, остались только ревком и милиция. На следующее утро и они уехали. Приезжали люди из деревень и говорили: «Пришли к нам балаховцы, ограбили нас, а некоторых убили». Все евреи были охвачены страхом. Некоторые собирались убежать, другие думали спрятаться у христиан, а иные решили остаться дома: будь что будет. Пришли балаховцы. Они сейчас же рассыпались по местечку и начали грабить. Во время грабежа убили несколько евреев. Перед вечером балаховцы велели приготовить себе деньги. Мы в большом страхе сидели дома и всю ночь не спали, так как боялись, что придут внезапно балаховцы и убьют нас. На следующее утро в 9 час. опять пришли балаховцы. Евреи дали им денег, но они опять рассыпались по всем улицам и грабили, но не так, как в первый день. Потом балаховцы приказали, чтобы пришел раввин и собрал для них денег. Раввин так и сделал. Балаховцы пришли к Цфасману и сказали: «Дай денег». Он ответил: «Тут у меня денег нет, дома есть». Они сказали: «Иди и принеси». Он вышел и убежал. Тогда пришли два балаховца к Цфасману домой и спросили его жену, где Цфасман. Она сказала, что не знает. Они убили Брегмана и потом хотели поджечь дом Цфасмана, но русские соседи сказали им: «Если подпалите его дом, то и наши дома сгорят». Начался пожар, евреи сидели по домам, лишь немногие пошли тушить. Нохим тоже был на пожаре, потом пришел домой. Вошли два балаховца и сказали: «Дай нам коня». Он сказал, что у него нет коня. Они велели ему идти с ними в конюшню. Он пошел с ними в конюшню, и они его там повесили. Через неделю в местечке стало спокойно. Прошло две недели, и пришли большевики. Евреи очень обрадовались, а христиане говорили, что пришла еврейская власть”

Хаим Чечик, 13 лет

“Это было в селе Замоша 12 Хешвона (ноябрь).

Я сам — из Петрикова, но эту неделю я был в деревне у бабушки. В субботу утром мы встали и выпили чаю. Со спокойным сердцем я вышел на улицу, как обыкновенно после завтрака. Я увидел, что крестьяне держат прокламации, читают их и радуются. Ко мне подошел знакомый крестьянский мальчик и рассказал, что ночью в селе были балаховцы и разбросали эти прокламации. Я сейчас же побежал домой и рассказал обо всем. Дома все встревожились, шептались и говорили: «Мы погибли». Вдруг пришел маленький солдатик, посмотрел вокруг, ушел и привел человек 20 балаховцев. Они начали грабить. Увидев это, все разбежались, остались только я и двоюродный брат, ибо не знали, куда идти. Балаховцы схватили нас и начали бить смертным боем. Они требовали, чтобы мы им указали место, где спрятаны драгоценные вещи. Мы поклялись, что не знаем, они нас отпустили, и мы убежали. Хотели зайти к какому-нибудь крестьянину, но нас никуда не впускали, и мы вынуждены были стоять на улице в холодную погоду. Вечером балаховцы уехали из деревни. Мы пошли посмотреть, что делается дома. Пришли домой. Увы… Окна разбиты, все в доме поломано. На следующий день мы бежали в Гомель. Когда пришла весть, что балаховцы уже ушли, мы поехали в Петриков.”

Оригинал документа храинится в ГА РФ. Ф. Р-1339. Он. 2. Д. 21. Л. 45-54.

Из доклада уполномоченного ОЗЕ М.Л. Лифшица Минскому отделу ЕКОПО о положении в населенных пунктах в Мозырском уезде, пострадавших от набега отрядов С. Булак-Балаховича в ноябре 1920 года:

<…>Местечко Петриков, 8 верст от ст. Муляровка Полесской ж. д.
В местечке числится до 400 еврейских семейств (около 2300 душ) и вдвое более христиан. Евреи были застигнуты балаховцами врасплох. 3 ноября из местечка выехал ревком, совершенно не предупредив еврейское население о грозящей ему опасности, а 4-го в 10 час. утра в местечке появился конный разъезд — отряд балаховцев человек в 40—50. Группа молодежи, убежавшая в тот же момент из местечка, была обогнана офицером, предложившим молодым людям вернуться домой, уверяя, что никаких беспорядков и буйств допущено не будет. Грабежи и буйства начались, однако, уже в тот же день. Офицерами отряда было предложено собрать к 12 час. следующего дня 100 тыс. рублей царских денег. Сумма эта была внесена к сроку, тем не менее погром не прекратился, а наоборот, шел крещендо. 6 ноября командный состав отряда потребовал еще 250 тыс. рублей (царских), которые также были внесены, но ужасы погрома от этого не были смягчены. Так, 7-го числа конный отряд вместе с подоспевшими в этот день пешими силами подожгли деревянные лавки — [числом] 12, пожар охватил и ряд каменных лавок, на которых сгорели крыши. Во время пожара обнаружилось, что под железными крышами было спрятано много товаров, что дало нить к новым и весьма успешным поискам во всех зданиях, крытых железом. В общем, балаховцы провели в Петрикове 16 дней (4—19 ноября), но погром продолжался всего лишь 5 дней (4—8 [ноября]|), с 8-го числа грабеж стал затихать, по крайней мере, убийства совершенно прекратились. Надо, впрочем, заметить, что в течение первых пяти дней местечко было настолько опустошено, что уже дальнейший грабеж дал бы довольно мало. За эти 5 дней было убито 11 чел., а именно:
Яков Рувимович Зарецкий, лавочник 55 лет. Угрожая расстрелом, его заставили отдать все имевшиеся у него деньги и ценные вещи, затем избили находившихся во флигеле в его дворе дочь и сестру, потерявшую от побоев зрение в правом глазу. Выходя из флигеля, бандиты встретили во дворе Зарецкого и ударом топора убили его.
Вигдор, 70 лет, живший на иждивении своих детей, убит, защищая честь своей внучки.
Михель Рейнгольд, 60 лет, пленик (Так в документе; имеется в виду «плотник»). Повешен за отказ в выдаче денег, которых у него и не было.
Нохим Золотовский, 45 лет, кондитер, при таких же обстоятельствах.
Цивья Зискинд, 65 лет, жена меламеда. Застрелена без всяких поводов.
Два неизвестных молодых еврея из Турова, зашедших в квартиру некоего Цфасмана. Цфасман этот обещал было нескольким офицерам доставить золотых колец, но обещания не сдержал и куда-то скрылся. Возмущенные его обманом, офицеры явились к нему на квартиру и, застигнув там двух молодых туровских евреев, застрелили их.
Бенцион Овсеевич Голубицкий, 65 лет, содержатель гостиницы, защищая честь своей дочери, был тяжело ранен и через несколько дней скончался. При таких обстоятельствах был ранен некий Гарбер, 18 лет, заступившийся за свою сестру.
Иосиф Аронович Романовский, 25 лет, при неизвестных обстоятельствах.
Фейга Муравьева, 20 лет, портниха, застигнутая балаховцами вместе с 10—12 другими женщинами; она заявила приставшим к ней бандитам, что даст себя скорей убить, чем обесчестить. Девушка была тут же убита из револьвера, после чего балаховцы удалились, не подвергая остальных женщин насилию.
В Петрикове же повешен неизвестно по какой причине еврей-балаховец. Один утверждает, что за протест против погромов, другие, что по обвинению и подпольничеству.
Кроме того, в Петрикове же похоронены 34 жертвы из окрестных деревень, а именно:
9 чел. из д. Турок убиты в лесу, где искали себе спасение; 5 молодых мужчин, 1 женщина и 3 детей, из них один грудной ребенок, замерший на груди своей матери.
14 чел. (2 семьи вместе с детьми) в д. Мелидовичи.
5 чел. (4 мужчины и 1 женщина) в д. Смедин.
6 чел. из д. Шестовичи.
Число изнасилованных учету не поддается, обращалось до сих пор за медицинской помощью 40 женщин (30 забеременевшим сделали аборты, 10 лечатся от венерических заболеваний). Сравнительно болышое число обратившихся за помощью женщин объясняется не тем, что здесь число насилий было относительно больше, чем в других пунктах, а скорее тем, что в Петрикове работают два врача, пользующихся особым доверием населения: Б.Е. Рапопорт и М.А. Крутковский. О докторе Крутковском, христианине, и его истинно героическом поведении во время погрома я расскажу ниже. В материальном отношении Петриков пострадал, пожалуй, еще больше, чем Туров. Здесь, кроме балаховцев, грабили многие из местного русского населения и из окрестных деревень, особенно из с. Макаричи Петриковской вол. и д. Турке Лясковичской вол. Мозырского уезда. Забраны почти все коровы и лошади, у портных, сапожников, столяров, парикмахеров и прочих ремесленников — инструменты. В местечке нет белья, одежды, обуви; посуды, кухонной утвари. Лишь очень немногим счастливцам удалось упросить соседей-христиан скрыть у себя хоть часть имущества. Некоторые из последних, уличенные в укрывательстве еврейского добра, за это поплатились, так как у них вместе с чужими были «конфискованы» и их собственные вещи. Этим обстоятельством воспользовались и другие русские: запрятав у себя или у знакомых отданные им на хранение вещи, они их не возвращают хозяевам под предлогом такой же «конфискации». Явление это характерно, впрочем, не для одного лишь Петрикова.<…>

ГА РФ. Ф. Р-1339. Оп. 1. Д. 455. Л. 53—55, 57—59.

Текст документов приведён по сборнику документов «Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны. 1918—1922 гг.», ответственные составители: Зюзина И.А., Милякова Л.Б. (стр. 611 — 619, 638 — 640)