Во время польско-украинской войны, начавшейся 1 ноября 1918 года, в ночь с 21-го на 22 ноября польские войска выбили украинские подразделения из Львова, которые контролировали город около трех недель, и полностью овладели городом. Вскоре после этого произошёл Львовский погром, который длился более двух суток (до 24 ноября 1918 года). В нём участвовали, в основном, польские солдаты и офицеры, а также гражданские лица, включая женщин.
По различным свидетельствам очевидцев, включая адвоката Тобиаша Ашкеназе, основателя Еврейского комитета помощи жертвам погрома во Львове, в преступлениях непосредственно участвовали и медсёстры Красного Креста. По данным Ашкеназе, всего в погромах было задействовано 14 сестёр милосердия. Жительница Львова Сали Зоннтаг вспоминала, что одна из таких представительниц Красного Креста во время погрома призывала солдат расстрелять её родственников. В итоге погромщики убили её старшую сестру с мужем и младшую сестру, которой было всего 14 лет.
Погром начался около 6 утра 22 ноября на улице Бужничей, названной в честь синагоги и расположенной в самом центре еврейского квартала города. В этот момент там стали играть мазурку Домбровского (будущий польский гимн), под звуки которой польские легионеры (польские вооруженные силы, созданные в августе 1914 года в Галиции вскоре после начала Первой мировой войны) начали грабить еврейские магазины и дома на этой и близлежащих улицах. Произошли первые нападения на евреев и грабежи домов на Краковской площади. Около 8 утра солдаты в присутствии своего командира, лейтенанта Романа Абрахама и на глазах собравшейся толпы горожан начали громить на Рыночной площади ювелирный магазин Циппера, самый крупный и богатый магазин во Львове. Для военных и толпы это стало явным знаком легализации грабежей и насилия над евреями.
Получив этот сигнал, солдаты и мирные жители начали грабить все еврейские магазины на Рыночной площади. По Краковской улице погромщики отправились в сторону еврейского квартала и также по дороге разгромили все еврейские магазины, находившиеся на этой улице. Солдаты стреляли в окна магазинов и квартир и начали безжалостно грабить сами жилища евреев под видом поиска оружия. На самом деле, им нужны были деньги, драгоценности, а также они хотели мстить евреям за то, что те якобы заняли сторону украинцев, стреляли и метали топоры в польских солдат и обливали их кипятком (согласно свидетельствам очевидцев, погромщики именно так объясняли свои действия). «Предводитель групп налётчиков, легионер с нарукавной повязкой сказал мне: «У нас есть приказ уничтожить всех евреев, начиная с двухмесячного младенца». Тот же легионер показал мне также распечатанный листок бумаги с якобы приказом об убийстве евреев», – вспоминала Каролина Кланг, которой удалось выжить. Погромщики говорили, что власти дали им 48 часов, чтобы грабить и убивать евреев. «Полковник Сх., увидев в одной квартире ребёнка, схватил его и закричал: «Зачем так много еврейских ублюдков?». Он хотел разбить голову этому ребёнку об стену. Несчастная мать с трудом его спасла», – говорится в свидетельстве другого очевидца.
Все эти преступления происходили при полном попустительстве польских военных властей, которые только получили контроль над городом. В 9 утра 22 ноября 1918 года комендант Львова, подполковник Чеслав Мончинский приехал на машине в центр города. На Рыночной площади он с улыбкой наблюдал за погромом и никак не препятствовал его участникам, отмечал один из очевидцев.
В 10-11 утра лидеры еврейской общины, доктор Озъяш Вассер и доктор Эмиль Парнас, обратились с просьбой остановить погром к генералу и коменданту польской армии в Восточной Галиции Болеславу Роя, близкому соратнику польского главнокомандующего Юзефа Пилсудского. Выслушав их, Роя пришёл в ужас и выпустил приказ о немедленном введении во Львове чрезвычайного положения и военных судов и вручил его делегатам, чтобы те передали документ Мончинскому. Вассеру и Парнасу пришлось прождать в приемной коменданта Львов несколько долгих часов, в ходе которых зверства над евреями продолжились. При этом Мончинский, который был польским националистом и антисемитом и у которого были личные счёты с Роя, выгнал их, отказавшись выполнять этот приказ. Тем же вечером Роя отправил телеграмму генералу Тадеушу Розвадовскому, в военный штаб в Кракове и штаб округа в Перемышле: «Во Львове грабежи и убийства пьяных толп». Он сообщил о том, что ему нужны дополнительные пехотные и уланские подразделения, чтобы взять под контроль ситуацию во Львове.
Тем временем, погром продолжался, на улицах еврейского квартала кружили военные грузовики и машины Красного Креста, на которые погромщики складывались украденные вещи. Около 16.00 приехала машина Красного Креста, в которой сидели четыре санитара. Они заметили, что грабители оставили нетронутым один магазин, поэтому сами ворвались туда и полностью опустошили его. Торговец Мауриций Игнаций Бачес видел, как во время ограблений по улицам разъезжали польские офицеры на лошадях. Они стреляли в воздух и кричали, что грабежи запрещены, но затем добавляли: «Не бойтесь, мы стреляем в воздух. Вы можете продолжать грабить евреев!».
В погроме участвовали не только солдаты, но и представители интеллигенции, люди с «хорошими лицами», включая женщин в элегантной одежде, пальто, шляпках, вуали и перчатках, сопровождаемые слугами, которые помогали им уносить награбленное из еврейских домов и магазинов. Один из свидетелей вспоминал такую сцену: «На улице Скарбковской одна женщина в шляпке спорила с солдатом из-за того, что он взял из магазина слишком мало платьев. Тем более одно [платье], которое он держал в руках, было слегка порвано». А жертва погрома Аделя Нойер рассказывала, что один из польских легионеров после того, как застрелил её брата, сел за фортепиано и играл на нём 1,5 часа, а два других солдата в это время танцевали. «Судя по всему, убийца был интеллигентным человеком из высшего сословия, так как мне, играющей на фортепиано, игра показалась интересной», – сообщила она.
Погромщики, ворвавшиеся в здание ратуши Львова, предприняли попытку линчевать вице-президента города, еврея Филиппа Шлайхера. Этого удалось избежать только после того, как весь городской совет Львова, состоящий преимущественно из поляков, ушел в отставку. В течение всего первого дня и до поздней ночи происходили убийства и издевательства над евреями, грабежи, изнасилования и поджоги. Горели дома в еврейском квартале. В большинстве случаев солдаты запрещали тушить пожары и не давали людям выходить из горящих домов, стреляя в них из винтовок. Представители пожарной службы прямо говорили евреям, что не могут им никак помочь: «У меня нет для вас воды».
Ночью первого дня погрома преступники подожгли синагогу Tempel на старой Рыночной площади. Всего за время погрома было сожжено полностью, как минимум, три синагоги и около 100 свитков Торы. Трех молодых евреев, которые пытались спасти священные книги, польские солдаты расстреляли. «Венцом бесчинств и бесчеловечных злодеяний стали издевательства в еврейских молельных домах и синагогах. <…> В старой синагоге на Бужничей улице был взломан сейф и похищены золотые и серебряные религиозные предметы, имеющее высокую историческую и культурную ценность. В кучу бросили около 50 свитков, облили керосином и подожгли. Несколько евреев, в том числе ученик средней школы, прыгнули в огонь, чтобы спасти эти святыни, и погибли в огне, – писала еврейская газета Сhwila. – Солдаты-поджигатели мешали любой попытке спасти [священные книги], стреляя в спасателей и убив, среди прочих, старшеклассника, чей обугленный труп со свитком Торы под мышкой позже был обнаружен».
Утром 23 ноября погром в еврейском квартале возобновился и продлился до конца дня. На стенах Львова появилось воззвание городского штаба (т. е. подполковника Мончинского) к евреям города, в котором они обвинялись во враждебном поведении по отношению к польским войскам. Это обращение оправдывало агрессию польского населения против евреев.
Днём того же дня польские военные впервые вмешались, чтобы остановить погром. Они произвели первые аресты участников погрома. В 18.45 генерал Роя сообщил в телеграмме в Краков о том, что акция по успокоению города «продвигается». Но в следующей телеграмме он предупредил о том, что полное успокоение города и окрестностей «путем нейтрализации грабительских банд» не может быть достигнуто без подкрепления. «Из-за задержки доставки 4 п.п. и кавалерии, решительное вмешательство и прекращение насилия исключены», – написал он.
В 7.30 утра 24 ноября (третий день погрома) на Краковской площади польские солдаты выстрелили из винтовок, чтобы помешать двум прохожим-евреям помочь еврейской женщине, пытающейся выбежать из горящего дома. Её дальнейшая судьба неизвестна. Это один из последних зарегистрированных актов погрома.
В тот же день на стенах Львова появился новый приказ коменданта Львова Мончинского о введении полевых судов упрощенной процедуры, которые предусматривали смертную казнь в отношении людей, уличенных в совершении грабежей и изнасилований. К смертной казни за убийства евреев было приговорено три человека, а за участие в грабежах – еще 73 человека. Большинство других дел против погромщиков развалились из-за нехватки доказательств. Мончинский также ввёл комендантский час в городе и приказал коменданту львовского гарнизона немедленно приступить к очистке города, особенно еврейского квартала, от вооруженных людей, как военных, так и мирных. В случае сопротивления он поручил использовать огнестрельное оружие.
Острая фаза погрома, когда людей избивали, калечили, убивали и сжигали заживо, а также грабили, продолжалась чуть больше тех самых 48 часов.
Источники:
- Grzegorz Gauden, Lwów – kres iluzji. Opowieść o pogromie listopadowym 1918 (Львов. Конец иллюзий. Рассказ о ноябрьском погроме 1918 года). Kraków, 2019.
- Документы, опубликованные в разделе «Свидетельства».
Свидетельства в основном переведены с польского языка, в редких случаях — с немецкого. Данные о количестве жертв в разных документах могут отличаться. В разделах «События» и «Жертвы» число жертв дано по документам, в которых, на наш взгляд, приведена наиболее достоверная информация.
Штаб города и области (23 ноября 1918 года):
«За три недели сражений за Львов еврейское население не только не сохраняло нейтралитет по отношению к польской армии, но и часто оказывало ей сопротивление с оружием в руках, а также предательски пыталось остановить победоносное шествие наших войск. Установлены случаи выстрелов в наших солдат из засад, обливания их кипятком, метания топоров в патрули и т.п.
Командование польской армии пресекает естественный порыв польского населения и армии [отомстить евреям] …. Все граждане, независимо от вероисповедания, находятся под защитой закона. В этом отношении было выпущено распоряжение о судах и штрафах.
Тем не менее, еврейское население в целом имеет юридическое обязательство взять на себя ответственность за часть своих единоверцев, которые продолжают действовать так, как если бы они хотели навлечь ранее невиданную катастрофу на все еврейское население. Командование польской армии рассчитывает на то, что еврейское население Львова, прежде всего, в собственных интересах будет препятствовать проявлениям ненависти в отношении польских властей, будет вести себя лояльно и поможет властям устанавливать и поддерживать законный порядок.
Якуб Лейка:
«Нападение длилось полчаса, солдаты были вооружены револьверами и ручными гранатами. Они угрожали: «Вы лили на легионеров горячую воду, вы были ополченцами! Если отдадите [свои] деньги, оставим вас в живых».
Зелиг Вагшал:
«Банда [погромщиков] угрожала нам: «Мы вам покажем, вы лили [горячую] воду на нас и стреляли в нас. Вы братались с украинцами, с этим преступниками».
Мозес Юзеф Ахт (5 декабря 1918 года):
«22 ноября 1918 года в 10 утра в квартиру вошли 3 унтер-офицера в форме польских легионеров [которым было] по 25-27 лет, из среды интеллигенции и академиков. Они угрожали револьверами за то, что евреи были на стороне украинцев».
Изак Вайншток, торговец (проживал по Слонечной, 34), Йетка Вайншток:
«В пятницу, 22 ноября 1918 года, в 11 утра ко мне пришли 4 легионера, приказали поднять руки вверх, потребовали денег и забрали 400 крон. В тот же день вечером пришли три других вооруженных легионера, а 23 ноября легионеры грабили целый день. Один легионер, который пришел к [моей] соседке, госпоже Фрух, заявил, что им разрешено грабить и убивать евреев в течение 48 часов».
Берл Гольдштауб:
«Первое нападение длилось полчаса, второе — четверть часа. Патрульный офицер грозил револьвером и кричал: «Вы в нас стреляли! У вас есть оружие». Потерпевшего также били по голове. Уходя, легионер предупредил: «Ждите, это ещё не всё, придут ночью [к вам]». В пятницу [22 ноября 1918 года], в 10 вечера потерпевший убежал к своей соседке на третьем этаже и не знает, что произошло дальше [в его квартире]. Из-за пожара в соседних домах в [его] доме была духота. Когда в субботу вечером [жильцы] хотели убежать через ворота, [солдаты] стреляли в эти ворота и кричали: «Нельзя выходить, сгорите там!».
Каролина Кланг
«Предводитель групп налётчиков, легионер с нарукавной повязкой сказал мне: «У нас есть приказ уничтожить всех евреев, начиная с двухмесячного младенца». Тот же легионер показал мне также распечатанный листок бумаги с якобы приказом об убийстве евреев».
Мойжеш Вайнреб:
«В квартиру ворвались шесть человек, только военные, причем 4 [из них] легионеры в мацейских куртках (в том числе 1 – цугефюрер) и 2 польских солдата в австрийской форме, все люди из высших сословий. Внизу стоял хорошо знакомый мне офицер в австрийской форме и руководил всей операцией. Примерно в 8 утра 22 ноября 1918 года. Ко мне пришли шесть солдат, а вокруг дома стояла польская армия. Они сказали: «Теперь пришла ваша очередь, отдавайте деньги». И начали грабить, избивая меня и моего сына прикладами. Другой легионер на улице рассказал мне 22.11.18, что им разрешили делать с евреями всё, что они хотят. Я знаю этого легионера».
Мохель Кесслер:
«Нападавшие кричали: «Благодарите Бога, что мы вас не убиваем. Мы пришли к евреям, которые хотели нас убить. Теперь мы имеем право убить вас».
Доктор Макс Шафф:
«Я проживаю во Львове по ул. Охронек, 11 а. 22 ноября текущего года я узнал о том, что в 8 часов утра в город вошли поляки, а [ещё] в 6 часов утра в еврейском квартале начались грабежи. Чтобы выяснить положение дел, я отправился в город и обнаружил, что на Рыночной площади разграблены ювелирные магазины Вишница и Циппера. В это время рядом с магазином Циппера уже стояла военная охрана.
В конце Краковской улицы был установлен пулемет, рядом с ним стоял офицер и 6 солдат. В моем присутствии был заряжен [этот] пулемет, т.е. из коробки достали ремень с патронами и зарядили ими орудие. У солдат и офицера, которого называли «Господин полковник» на руках была повязка в виде головы мертвеца. Менее чем в 8 шагах от пулемета польские солдаты грабили еврейские магазины, тогда как магазины католиков, например магазины П. Мокшицкого, остались нетронутыми.
Я видел, как солдаты стреляли в ставни из винтовок, чтобы открыть магазины. Товары выбрасывались из всех магазинов. Сначала солдаты набрали товара, и только потом пустили туда толпу людей, которые также грабили еврейское имущество. Я видел легионеров с очень красивыми интеллигентными лицами, указывающими на хорошее происхождение и интеллигентную профессию, уносящих целые рулоны материалов и тканей.
На улице происходили живописные сцены. Солдат в австрийской форме со знаками фельдфебеля и с револьвером в руке обеспечивал «порядок», останавливая тех, кто забирал слишком много из еврейских магазинов, и делил это между теми, кто ничего не получил и не мог попасть в магазина из-за большой толпы. Нигде не было видно ни полиции, ни сил безопасности. Повсюду грабежами руководили солдаты с винтовками и ручными гранатами, они грабили сами или призывали католическую общественность участвовать в грабежах. На улице Скарбковской одна женщина в шляпке спорила с солдатом из-за того, что он взял из магазина слишком мало платьев. Тем более одно [платье], которое он держал в руках, было слегка порвано.
На следующий день, 23 ноября, картина совершенно не изменилась. На ул. Гродзицких, я был свидетелем, как польские солдаты разгромили ресторан. Они заходили в [этот] ресторан группами, не допуская [туда] мирных жителей, утверждая, что это водка для солдат.
На следующий день я пошёл на ул. Марчина к г-ну Чыншу Дикеру, 80-летнему старику. Его ограбили в собственной квартире, [нападавшие] стреляли, одна пуля задела лоб 78-летней старухи Фанни Дикер, оставив ее глаз кровоточащим и опухшим на несколько дней. В том же доме по адресу [ул.] Марчина, 9 были ограблены почти все жильцы-евреи, но не был ограблен ни один арендатор-католик. 12 солдат и 2 офицера напали на моих родственников, Леона Феликса, ул. Щнежная 7, и забрали у родственников всю наличность, которая у них была при себе. В квартире моего двоюродного брата Сольда эти солдаты сели есть, реквизировав для этого субботний обед. Когда они увидели патефон, приказали его включить. Один из них — сын почтальона, проживающего по ул. Марчина; он знает Сольдову (жена кузена Сольда – прим. ред. сайта), которая с детства жила на этой улице. Я не мог убедить г-жу Сольдову назвать мне имя этого солдата, потому что она боялась мести с его стороны, а также со стороны его товарищей.
Я готов дать клятву, что приведенные выше показания верны, а также хотел бы указать на то, что на [улице] Кар. Людвика, 3го Мая, Академической, все два вышеуказанных дня польская публика говорила только об этих грабежах, а несколько женщин с удовлетворением отметили, что на Корсе (район во Львове – прим. ред. сайта) евреев не видно.
Давид Штейн:
«По дороге домой 23 ноября он заметил, что множество людей, особенно железнодорожников, шли в сторону города с криками: «Мы собираемся убивать евреев».
Материалы Центрального еврейского комитета помощи:
«Один офицер, который во главе польской кавалерии въехал в ворота на улице Зеленой, подтвердил женщинам, которые ему аплодировали: «С украинцами мы разобрались, а теперь идем за евреями и порежем их как свиней»
«П. Л. слышал, как в группе солдат, проходившей по улице, один из них громко хватался: «Мы дали клятву, что каждый из нас убьет, как минимум, по два еврея». Другая группа [солдат] проходила, напевая мотив «Краковяка»: «Покажи мне, покажи мне богатого еврея, я выпущу из него кишки».
«Полковник Сх., увидев в одной квартире ребёнка, схватил его и закричал: «Зачем так много еврейских ублюдков?». Он хотел разбить голову этому ребёнку об стену. Несчастная мать с трудом его спасла».
«В синагоге на ул. Бужничей «CHADUSZYM SZIL» собралось ок. 70 человек, которые убежали от банды воров. Вскоре появился патруль, состоящий из легионеров, которые выпустили женщин, а от мужчин потребовали выкуп на сумму 20 000 крон. Жертвы могли собрать всего несколько сотен крон за такое короткое время. В ответ на это легионеры прикрепили веревку к крюку и потребовали, чтобы кто-нибудь из присутствующих поднялся по ней.
Пострадавший (автор показаний – прим. ред. сайта) сказал, что он лучше умрёт от пули, чем через повешение. Тогда они приказали отнести все Торы и книги Талмуда на середину зала, сложили их в кучу и разожгли огонь, заперев за собой двери [синагоги]. Только благодаря случайности была обнаружена дырка в стене, о которой легионеры не знали. Через нее обреченные на смерть от огня, смогли выйти из синагоги незамеченными и спаслись от неминуемой гибели».
Оригинал документа (стр. 13-14, 24)
Материалы газеты Chwila:
«Еврейский квартал должен сгореть», — говорили погромщики. По сути, это был самый простой способ «обезъевреить Львов» для тех, кого с детства кормили антиеврейской литературой».
«Венцом бесчинств и бесчеловечных злодеяний стали издевательства в еврейских молельных домах и синагогах. Группы польских солдат подожгли три синагоги. В старой синагоге на Бужничей улице был взломан сейф и похищены золотые и серебряные религиозные предметы, имеющее высокую историческую и культурную ценность. В кучу бросили около 50 свитков, облили керосином и подожгли. Несколько евреев, в том числе ученик средней школы, прыгнули в огонь, чтобы спасти эти святыни, и погибли в огне.
Солдаты-поджигатели мешали любой попытке спасти [священные книги], стреляя в спасателей и убив, среди прочих, старшеклассника, чей обугленный труп со свитком Торы под мышкой позже был обнаружен. Прогрессивная синагога TEMPLUM была подожжена, но её все же удалось спасти. Несколько молельных домов меньшего размера были сожжены или уничтожены. В общей сложности было уничтожено или сожжено более 100 Тор, представляющих бесценную ценность как религиозные реликвии, а также высокую антикварную и научную ценность».
Представитель World Zionist Organization Исраэль Коэн:
«Три отдельные попытки поджечь Либеральную синагогу, поскольку поляки заявили, что там были пулеметы: три свитка Торы были полностью уничтожены, два – повреждены. В комнате для переодевания раввина на полу все ещё лежат 5 жестяных банок с бензином. Старая Vorstädtische синагога (300-летняя) сгорела, 36 свитков [Торы] были уничтожены, многие из них были привезены из Испании. Большой сейф взломан, золотые и серебряные украшения украдены. Один свиток Торы проколот штыком в нескольких местах. Третья синагога (Chiddushim) была полностью разрушена: обугленные фрагменты молитвенников и Пятикнижья всё ещё лежали на снегу.
Мне сообщили, что пулеметы использовались для контроля улиц, чтобы не давать евреям спастись.
После большого погрома 22-23 ноября, была атака [на евреев] меньшего масштаба 29-30 декабря 1918 года. Обширные разрушения были в основном результатом карательной операции польских войск, поддержанных чернью, против евреев из-за их нейтралитета в польско-украинской войне. Были нападения, грабежи, насилие, убийства и поджоги. 73 еврея убиты, несколько сотен тяжело ранены, 49 домов и 3 синагоги сожжены дотла. Оценочный ущерб составил 100 миллионов крон (более 4 000 000 британских футов). Собраны доказательства того, что погром был тщательно подготовлен».
Текст приведён по книге Israel Cohen, My Mission to Poland (1918-1919). Jewish Social Studies, 1951.
Показания Мауриция Игнация Бачеса:
«Я жил с женой в доме по ул. Бужничей, 24, на углу ул. Смочей, которым я управлял, занимал там 3 комнаты и кухню на втором этаже. В ночь с четверга на пятницу, т.е. 21-22 ноября, мы не спали и были начеку, полностью одетыми, потому что, учитывая сильную стрельбу в четверг, боялись неожиданностей ночью. Уже в 5.30 утра в пятницу я услышал через окно, как люди играют на губной гармошке Jeszcze Polska nie zginęła, стучат в ворота и кричат «Откройте ворота». Примерно в 6 часов [утра], когда уже немного светало, я увидел проходивших мимо полицейских из польской гражданской милиции (я узнал их по белому цвету нарукавной повязки с надписью Polska Milicya Obywatelska).
Когда они напали на [одного] еврея, они забрали у него всё, что у него было, и основательно избили. У меня был хороший театральный бинокль. Потом те же [погромщики] вернулись в сопровождении нескольких штатских, впереди стоял кривоватый EDEK, бывший каменщик и помощник конюха, указывая на магазины на улице Смочей, а потом вся компания начала грабить. Было уже 7.00 или 7.30 утра. Тогда с площади прибыло около 60 легионеров (солдат польской армии – прим. ред. сайта) с пл. Збожевого. Они видели, как те грабили магазины по ул. Смочей (куда вошли легионеры и офицеры), но не стали препятствовать грабителям. Они вернулись на улицу Бужничую и пошли на улицу Жулкевскую. В это время подошла толпа, в которой я заметил лица получше, в том числе дам в элегантной одежде, пальто, шляпках, вуали и перчатках, которые остановились прямо перед моими окнами на углу улиц Бужничей и Смочей. Я видел, как легионеры подошли с толпой к улице Смочей. После грабежа каждый [солдат-погромщиков] отдавал своей даме пакет [с награбленным].
По адресу ул. Бужничей, 21 охрана этого дома привела к дому патруль легионеров (солдат), [они] открыл ворота прикладами, начали грабить и выносить из дома постельное белье и другие вещи. Польские легионеры сами грабили здесь без помощи толпы.
Примерно в 10 часов утра я услышал крик в соседнем многоквартирном доме по адресу Овоцовая, 9. Я вышел на балкон и увидел, как польские легионеры уносят все вещи и даже кровати. Толпа грабила до 14.00. Тем временем на улицу Бужничую приехали офицеры на лошадях, заявившие, что «грабить нельзя». Они стреляли в воздух, но сразу объясняли грабителям: «Не бойтесь, мы стреляем в воздух, вы можете продолжать грабить евреев». Это повторилось несколько раз. Я слышал это именно из окна, своими ушами.
Примерно в 3 часа дня легионеры начали стрелять в наши ворота, требуя открыть их, а когда смотритель не открыл их, пятеро из них вошли в ворота [с другой стороны дома]. Двое остались на лестнице, а трое начали ходить по квартирам и, приставляя винтовки к груди, требовали деньги. Около 4 часов дня я услышал от смотрителя дома по ул. Бужничей, 20, на ближайшей прилегающей улице, что там были убиты две дочери и зять Зоннтаг (Геня, её муж Зыгмунт Горне и сестра Клара Зоннтаг – прим. ред. сайта).
Я заметил, что целый день по ул. Бужничей и Смочей ездили грузовики с солдатами и даже одна легковая машина и увозили украденное.
Около 16.00 к углу улиц Бужничей и Смочей подъехала телега Красного Креста, запряженная парой вороных лошадей, с четырьмя санитарами легионеров. Заметив, что один магазин со щетками еще не ограблен, санитары сами открыли магазин и ограбили его. Вот так мы пережили пятницу, 22 ноября текущего года.
Ночь прошла спокойно. В субботу утром я вышел на улицу и заметил, что дом на улице Смочей, 4 горит – загорелся магазин неизвестного мне торговца. Потом я наблюдал разруху на ул. Смочей и Бужничей. Возле своего дома по ул. Бужничей, 22, я обнаружил, что в открытой синагогальной типографии на полу были разбросаны четыре Торы. Я позвал школьного учителя (учителя хедера – прим. ред. сайта), который жил в этом доме, вместе с ним мы собрали эти Торы и отнесли их в дом по ул. Бужничей, 19.
Примерно в 8 утра началась стрельба на улице Бужничей, напротив Большой синагоги. Всех жителей заставили вернуться в свои дома и запретили закрывать ворота. Грабежами занимались польские легионеры. Из моего окна я заметил военный грузовик с тремя бочками керосина и несколькими солдатами, едущий с ул. Жулкевской в сторону пл. Збожевого. Через полчаса я заметил густой дым из окна, спустился к воротам, высунулся и заметил, что горит [синагога] «CHASIDIM SZIL», потом я заметил, что горит Allianz, соседний дом.
На улице Бужничей были легионеры и банды. Я заметил, что когда жильцы из дома 19 по ул. Бужничей хотели спасти там горящую лавку, чтобы защитить от огня соседнюю небольшую синагогу, тогда легионеры открыли по ним огонь. 2 или 3 жильца упали на землю. Еще я слышал крики о том, что воду отключили и пожар невозможно потушить.
Потом я увидел, как офицер с двумя легионерами <…> вошли в магазин, уже ограбленный накануне, тут же вышли, а через четверть часа дым повалил вверх из моего дома. Да так, что окна почернели. Мы хотели тут же убежать из дома, но на лестнице нам преградили путь легионеры, которые стреляли. Они ранили одного из нас, Лейба Бинбунда, 22 года, закрыли ворота и не дали нам уйти. Около 90 человек (в том числе много незнакомых людей), в том числе около 50 детей, 5 мужчин и женщин, я перевёл с помощью моего будущего зятя Давида Блица в соседнее здание по ул. Овоцовой.
Однако легионеры не выпустили нас на улицу и угрожали расстрелять, так что нам пришлось ждать там на лестнице около часа. Наш дом начал гореть в 10 утра. Примерно в 11 утра мы заметили, что в доме на Овоцовой улице, 9 дым идёт вверх. Тогда один легионер спустился на первый этаж, где жил смотритель, разбил прикладом дверь и окно, чтобы обеспечить лучшую циркуляцию воздуха, и мы воспользовались этим, чтобы сбежать на Овоцовую улицу, где я заметил много легионеров. Их было, может быть, 100 человек с 25 офицерами, с саблями в руках, причем у легионеров было оружие наготове для стрельбы. Я слышал, как грабители кричали: «Стой, а то застрелю! Выходить нельзя». Я встал и сказал: «А теперь стреляйте». Оттуда я с семьей спустился вниз по Овоцовой ул., к Большой синагоге, где я видел легионеров, срезающих саблями серебряную корону Торы, и женщин-католичек, носящих на головах Pyrojches из Торы.
Я пошёл по улице Цебульной, где тоже была толпа человек в 200. Там я заметил нескольких мужчин-католиков со значками городских советников. Толпа и польские легионеры грабили [дома], им никто не мешал. Так мы вышли на пл. Голуховского возле аптеки Сттингера, где ко мне подошел польский легионер и приставил к груди винтовку [со словами]: «Ты кем будешь?». Я, немного подумав, ответил, что я поляк. Тогда этот легионер позволил мне и моей семье пройти. Я теперь часто вижу этого легионера [в городе].
В моем горящем доме на ул. Бужничей, 24 нам пришлось оставить раненого Лейба Бинбунда вместе с его отцом и братом, так как нести его с нашего крыльца в другой дом было невозможно <…>. Я слышал от отца Бинбунда, что когда под ними начали гореть перекрытия, отец и брат хотели вынести его на улицу. Однако им не дали вынести раненого на улицу, разрешили только отцу и брату выйти и сказали: «Этот парень может сгореть здесь». В воскресенье утром в 8 утра [24.XII. 1918] я нашел обгоревшее тело Лейбы Бинбунда на ул. Бужничей, 24.
Среди легионеров в пятницу и субботу я заметил знакомого мне вора Юзека Чарнецкого в форме фельдфебеля».
Игнаций Люфт:
«В субботу [23 ноября 1918 года] я сам видел, как на Кажмежовской улице солдаты выносили из галантерейного магазина товары и относили их в комендатуру на площади Смолки. Исходя из того, что я слышал, я предполагаю, что это был спланированный погром, своего рода награда за освобождение Львова [от украинцев]. Воды для тушения горящих домов не было. Пожарный, которого я попросил, чтобы он потушил соседний дом (я боялся, что огонь перекинется и на наш [дом]), мне ответил: «У меня нет для вас воды».
Воспоминания львовского историка Юзефа Щерадзкого (во время погрома ему было 18 лет):
«Трехдневная резня. Поджоги еврейского квартала, убийства и злодеяния, совершаемые там солдатами и вооруженной нечистью, убийства стариков, женщин и детей, несчастные жертвы, выпрыгивающие из окон горящих домов на штыки ожидающих их преступников – всё это было ужасающе и возбуждало чувство отвращения.
Невозможно забыть впечатления, которые у остались от проезда через львовское «гетто», от задней части дворца Голуховских до площади Теодора, через несколько дней после погрома. Там еще оставался дым, и от свежего пепла исходил резкий запах золы и сырости. Улицы были завалены мебелью, рваной одеждой и мусором от сломанных лавок [торговцев]. Сгоревшие дома пялились на прохожих оконными впадинами.
В нескольких местах во дворах лежали еще не убранные тела. Виды, которые до тех пор можно было только представить себе, из чтения о погромах, совершенных против евреев и армян. Теперь они были из ужасающей реальности, а позже, годы спустя, из «эпохи доменных печей».
Текст приведён из воспоминаний Юзефа Щерадзкого (Адольфа Хиршберга) «От зари до зари», написанных в 1950-е годы. Из книги Grzegorz Gauden, Lwów – kres iluzji. Opowieść o pogromie listopadowym 1918 (Львов. Конец иллюзий. Рассказ о ноябрьском погроме 1918 года). Kraków, 2019.
Показания жителя Львова Симона Канделя:
«Утром в пятницу (22 ноября 1918 года – прим. ред. сайта) в 8.30 я вышел из дома купить картошки, меня остановил патруль и заставил вернуться домой. Они ворвались в квартиру, избивали, угрожали ружьями и револьверами. Жене разбили голову, а дочери отрезали пальцы на руке. Намеренно уничтожали мебель.
В 9 утра мы с семьей сбежали на второй этаж. В 10 [часов] они начали стрелять по окнам дома, поэтому все укрылись в заднем части дома. В 12 часов я убежал к [к своей] дочери Доре Штаубер [проживавшей] по улице Рутовского, 24.
В 9 часов на втором этаже дома был застрелен Мойзес Шпигель на лестнице, когда он пытался сбежать».
Дом, в котором жил Кандель, был ограблен и сожжён.
Хана Кац:
«После ограбления магазина г-жи Бьенстоцковой солдаты разбили мой магазин, после чего солдаты и толпа гражданских лиц начали его грабить. Они грабили целых два дня. Дамы в шляпах пришли со своими слугами, чтобы те забирали [к ним] домой украденные вещи. Были ограблен магазин и все склады на первом этаже.
В субботу утром мой муж подошёл к моему магазину и попросил стоявшего там офицера положить конец ограблению. «Как тебя зовут?» — спросил он. Когда он назвал свою фамилию, тот ударил его по лицу, сказав: «Евреи в Палестину». В людей, наблюдавших за ограблением из окон, стреляли.
В пятницу, в 4 часа один офицер и два легионера ворвались на второй этаж в поисках ополченцев, которые якобы останавливались здесь при украинской власти. На крыльце офицер избил Якуба Блея кнутом и позвал его жену и детей на это посмотреть. Солдаты отобрали у избитого меховую шапку».
Сали Зоннтаг (показания записаны 17 декабря 1918 года):
«[22 ноября 1918 года] Ворота нашего дома по улице Бужничей, 20 были наглухо закрыты, так что, несмотря на применение ручных гранат, им не удалось через них прорваться. Тогда они вышли на Овоцовую улицу, 5, на которой [ворота] тоже была очень сильно укреплены. Однако, сломав замок с помощью ручной гранаты, они проникли в дом и разгромили магазин, в котором находились 8 мешков пшеницы и 3 бушеля картофеля. В нашу квартиру ворвались около 30 легионеров (по другим данным, около 50 – прим. ред. сайта), у некоторых на головах были стальные каски, у всех были красно-белые значки и они говорили на западном диалекте [польского языка].
В нашей квартире, занимавшей весь первый этаж этого дома, в это время находились, верней, спали, следующие люди: в постели в первой комнате был Лират Новаес, ставший свидетелем происходившего в 7 утра [когда начался погром]; на кухне спал господин [Йетти] Хэй, пекарь, пришедший к нам со всем своим имуществом с Жрюдланой улицы, 27, где происходили бои [между поляками и украинцами], [мой] старший брат Якуб Зоннтаг, младший [брат] Мауриций Зоннтаг и младшая сестра, 14-летняя Клара Зоннтаг, которая позже была убита.
В комнате, где я находилась, спали моя мать Шпрынца Зоннтаг, госпожа Хейова (жена Йетти Хэя – прим. ред. сайта) с двумя дочерьми и моя сестра Броня Зоннтаг. Вещи миссис Хэйовой лежали в соседней комнате. Мать отдала одну комнату своим детям: Зыгмунту Горне и его жене (своей дочери Гене – прим. ред. сайта), которые укрылись там от стрельбы, происходившей на Галицкой улице, 9.
Итак, вышеуказанная группа из трёх человек ворвалась в квартиру с криками: «Отдайте нам золото, серебро, бриллианты, миллионы!». Они выгнали мужчин из кухни, мистера Хэя и двух моих братьев, в гостиную. В общем, все побежали в гостиную, думая, что оттуда попадут на балкон. Я, босиком и в нижней юбке, взяла верхнюю одежду и побежала на второй этаж и через балкон – в другой дом. <…>
Под моей подушкой лежало 36 000 крон, которые забрал стоящий рядом со мной легионер. Этот же легионер отпустил меня, потому что я представилась служанкой-полькой и попросила, чтобы он мне сохранил жизнь. С этого момента я как католическая служанка могла свободно входить и трижды приходила и выходила из квартиры. В квартире царило сильное смятение. Они сорвали жалюзи, персидские ковры в гостиной, драпировки и чехлы на диванах, все присутствующие [погромщики] грабили и грабили. Среди них была сестра милосердия, среднего роста, блондинка, на голове у неё был повязан белый платок со знаком Красного Креста.
Мой зять [Зыгмунт Горне], как раз, надевал обувь, а моя сестра [Геня] одевалась. В эту комнату ворвалась группа во главе с фельдфебелем и в сопровождении выше указанной сестры [милосердия]. Фельдфебель невысокого роста <нрзб.> со стальным шлемом на голове. Я была в соседней комнате, когда услышала выстрел, после этого выстрела и <нрзб.> пани Хэйова, крик сестры. Через несколько минут послышался второй выстрел. Госпожа Хэйова также вспоминает, что эта сестра Красного Креста кричала Фельдфебелю: «Стреляй». Она сняла с каждой девушки серьги и кольца. Пальцы моей покойной сестры были вывихнуты, потому что с ее пальцев были сняты кольца с бриллиантами.
Затем из другой комнаты выбежала младшая сестра Клара Зоннтаг, 14-ти лет, она упала перед ними на колени, прося, чтобы в неё не стреляли. Потом они убили и её, выстрелив ей в рот. На следующий день её видели лежащей в такой же позе со скрещенными руками и кровью, льющейся изо рта. Таким же образом умерли замужняя сестра Горне (имеется в виду Геня Зоннтаг, взявшая фамилию мужа, – прим. ред. сайта), зять Горне и сестра Клара.
После совершения этих трех убийств та же группа вошла на кухню, избила [мою] мать по голове саблей, которая до сих пор лежит дома [и не встаёт] – мать дала им на кухне 15 000 крон. Этого было недостаточно, поэтому они угрожали убить брата Мауриция, в которого тоже стреляли, и у него была ранена рука. Мой брат проходит лечение в государственной больнице. [Моего] брата Якуба Зонтага ударили по голове прикладом винтовки с криком: «Отдай миллионы!». С большим трудом — сначала он сбежал, его вернули назад и избили — ему удалось бежать во второй раз, несмотря на то, что в него бросали ручные гранаты. Он спрятался на ближайшем складе пиломатериалов, где пролежал всю ночь.
Остальные жильцы нашей квартиры спрятались в соседнем доме, а легионеры продолжали грабить квартиру. Потом они обшарили квартиру господина Люфта на втором этаже, потом вернулись …. в квартиру и сломали [вход в] наш склад с мужской одеждой, гражданской одеждой, военной формой для офицеров, чиновников и студентов, шубами. С криками «Хрен вам, у нас есть склад!» они начали грабить склад.
В том же доме, в другом дворе, те же легионеры убили некую Малку Кис и тяжело ранили двух ее сыновей. Сейчас они находятся в больнице общего профиля. <…>
Один из них — легионер, которого мой брат [Мауриций] знает лично и до сих пор видит на улице, – как только вошел в квартиру, то крикнул Маурицию: «Курва, твою мать! Верни 10 000 крон, которые ты взял за одежду». И брат отдал ему эти деньги. Этот легионер знал моего брата, потому что у меня был контракт на поставку одежды и обуви для легионеров из комитета NKN (Naczelny Komitet Narodowy, польский Верховный национальный комитет – прим. ред. сайта) во Львове. В NKN я всегда приезжала с братом, которого они принимали за моего мужа.
Когда брат Мауриций через несколько дней собирался в больницу, он увидел вышеупомянутого человека. По дороге он встретил еще одного знакомого, тоже легионера, и спросил его, может ли он арестовать вышеупомянутого легионера, входившего в группу налётчиков. Тогда легионер, которого он знал лично, <…> ответил: «Что с ним сделаешь? Ему разрешили грабить на протяжении 48 часов».
Понесенный ущерб следующий: Квартира разграблена, постельное белье, одежда, украшения, мешочек с серебром, серебряные подсвечники, 3 серебряных цепочки и много ценных вещей. Склад с вышеуказанной одеждой по адресу ул. Бужничая, 20. Магазин товаров для офицеров, студентов и чиновников на ул. Бужничей, 24 и в том же доме с краю …
<…> Я вижу свои [украденные] вещи на улице. Я узнаю офицерские куртки и пальто, которые носят офицеры и легионеры. Общая сумма ущерба составила 1 500 000 крон».
Оригинал документов (стр. 3-5, стр. 60)
Маркус Цукер (11 декабря 1918 года):
«В пятницу, 22 ноября 1918 года, видя, что кругом идут погромы, я упросил смотрителя никого не пускать в ворота, дав ему денег и пообещав полное вознаграждение [впоследствии]. Несмотря на это, уже в 11 утра он впустил стучавших в ворота польских солдат и гражданских лиц, среди которых я узнал хорошего знакомого нашей соседки Шифры Вайншток, жены скорняка, помощника железнодорожного служащего в форме железнодорожника с 3 звездами, [но] его фамилии я сам не знаю. Этот железнодорожник лидировал среди нападавших. Он отвёз их на мой склад, где они разграбили мои запасы муки на сумму 7 тысяч крон и 312 буханок хлеба, а также 20 кг сахара. В само здание нападавшие не вошли.
На следующий день смотритель нашего дома исчез, и мы слышали, как он сказал своей жене: «Пойдем, они сегодня подожгут этих евреев. Почему мы должны отвечать за то, что евреи стреляли в наших?». Мы слышали грохот машин, на которых увозили украденное имущество и из которых солдаты стреляли повсюду. Мы хотели выбежать из дома, но солдаты с улицы открыли огонь по воротам, чтобы не дать людям сбежать. В 12.00 часов наш дом загорелся. Также горели дом неподалеку по ул. Бужничей, 24, где был застрелен подмастерье-пекарь Н. Айншлаг. Из-за страха сгореть во время пожара, все жильцы выбежали из дома на улицу, несмотря на стрельбу.
По дороге возле театра нас остановили два офицера и спросили, куда мы идем. Когда мой подмастерье Нейер Н., русский-еврей, ответил, что мы выбежали из подожжённого дома, эти офицеры сказали: «Для вас наступят еще более плохие времена, мы с вас будем сдирать кожу живьём».
В соседнем доме недалеко от нас по ул. Овоцовой, 5 (в проходе между Овоцовой на Бужничую) нападавшие убили Зыгмунта Горного, владельца магазина бумаги, его жену и её сестру, 12-летнюю девочку (имеется в виду Геня Горне и её сестра Клара Зонтаг, 14 лет – прим. ред. сайта). Всех их избивали, и их стоны доходили до нашего дома. Я слышал, как польские солдаты, которые блокировали нашу улицу, кричали: «Гражданские в сторону, грабить разрешено только солдатам».
В среду, 3 декабря, при содействии городской Гражданской гвардии я нашел у бывшего смотрителя нашего дома Енджея Кемпиора (сейчас [проживающего по адресу] улица Круловей Ядвиги, 25) 1 матрац, 2 дивана-кровати и мягкий диван, 1 кресло и 2 мягких стула, которые он украл после того, как мы сбежали из горящего дома. <…>
Оригинал документа (стр. 38-39)
Абрахам Мунд:
«Пожар в доме по улице Бужничей, 24 устроили военные в магазине Риттла. Из горящего дома не разрешали выходить, и польские солдаты стреляли по тем, кто пытался это сделать. Когда мы выходили из квартиры из-за пожара, на лестнице стреляли солдаты на лестнице. В результате этой стрельбы погиб некий Риншлаг, мальчик 19 лет, солдат».
Пиния Постхорн:
«22 ноября. В 10 часов утра ворвались семь солдат с опознавательными знаками польской армии, за ними следовали железнодорожники, а затем толпа. Перед домом стоял офицер верхом на лошади. Нападение носило чисто антисемитский характер: Солдат-грабитель сказал: «У нас такой приказ, потому что вы отрезали нам уши».
22 ноября вечером пришла смотрительница [дома] и сказала, что она забирает свой сундук, потому что легионеры сказали ей, что они подожгут дом и что она, католичка, должна бежать (…).
22 ноября в 11 часов я увидела в окно, что перед синагогой разбросаны остатки рукописей из синагоги, а на упряжке приехали два офицера. Они долго наблюдали, как легионеры и вооруженные гражданские лица пинали, жгли и стреляли по этим остаткам [рукописей]».
М. С:
«22 ноября, между 13.00 и 14.00, брат моей жены с уже простреленной головой вбежал на кухню с криком: «Моего отца убили, я сам умираю!». В эту же минуту прибежали трое легионеров с криком: «Ты все еще жив!» и выстрелили в него несколько раз так, что З. Л. моментально испустил дух. Затем выстрелили в Й. М. и смертельно ранили его. Один из этих солдат напал на свидетеля с саблей и так сильно ударил его в пах, что тот упал на землю без сознания, а когда встал, его избили саблей. Другой солдат напал на его жену и так её избил, что она до сих пор не может двигать рукой».
Г.:
«Семью господина Г. после грабежа загнали в одну комнату, куда бросили ручную гранату, из-за которой двое упали замертво, а [ещё] четверо были тяжело ранены. Эту комнату солдаты закрыли и попытались с помощью разбитой горящей лампы устроить [там] пожар».
Адольф Финкельштайн:
«Солдат, стоявший у выхода [из квартиры], увидел на руке у Игнация Ландеса часы и обратился к полковнику с просьбой: «Если мне нужны эти часы, могу ли я их взять, господин полковник?». Когда полковник дал ему разрешение, он сказал Ландесу, чтобы тот надел ему (солдату) на руку часы. Когда я пожаловался унтер-офицеру, он отправил меня к полковнику, а тот заявил мне: «Для вас я больше не полковник, для вас я – палач».
Маня Фрауэнглас:
«22 ноября 1918 г. в 11 утра в ее квартиру вошли трое легионеров. Пострадавшая вместе с мужем и детьми (3) скрылась у соседа Маркуса Кребса, оставив дома горничную Марью Семенко. Легионеры все ограбили, сказав горничной: «Это еврейское, можешь брать». Забрали много вещей и, увидев большее количество товара (полотно), ушли, а затем в 14:00 вошли в квартиру в сопровождении других солдат и женщин. Они взяли оттуда всё и погрузили на телеги. Когда мой муж [Мешулем Фрауэнглас] предположил, что они уже ушли, он вошел в квартиру, и вскоре я услышала, как муж плачет, прося солдат оставить ему остальные вещи, потому что у него маленькие дети. Потом я услышала выстрел и увидела, как выбегает мой муж и показывает мне простреленную руку. Однако не успел он дойти до соседской двери, как получил еще один выстрел в голову. Тогда ко мне подошел один из солдат и сказал, что отвезет моего мужа, который был тяжело ранен, в больницу Технического университета. И действительно, приехала телега с врачом и моего мужа увезли.
На следующий день, когда я приехала в Технический университет, в канцелярии мне сказали со смехом: «Он уже мертв». Когда я плакала, люди смеялись. <…>
Горничная <…> повернулась к одному из [нападавших] солдат и попросила, чтобы он приказал остальным прекратить грабить. На это он ответил ей: «Я ничего не могу им сделать, им разрешено грабить два дня».
Юзеф Рапп:
«Они сказали, что у них есть приказ убивать и грабить евреев. Сказали, что убили 20 евреев. Потерпевший предположил, что 2-й патруль приехал специально за ним, поскольку они сразу назвали его по имени и потребовали ключи от кассы, которых им не выдали. Потерпевший также подтверждает, что Левин был убит польскими солдатами, которые были у него [дома]. Причина была в том, что он не дал им столько [денег], сколько они требовали.
Саломон Дизендорф (10 декабря 1918 года):
«22 ноября 1918 года с 8 утра до 16.00 было около 10 групп, которые перемещались от квартиры до квартиры. Каждое нападение длилось, как минимум, по полчаса. Они грозились застрелить нас «как псов», были вооружены винтовками и револьверами. Одна из групп заявила: «Мы уже убили 50 евреев». Некоторые искали оружие, некоторые – спрятавшихся украинцев. Я помню, что один [из погромщиков] сообщил, что он – краковский легионер и [приехал во Львов], потому что евреи в Пшемысле расстреливали «специально всех евреев».
Лаура Вайт (Вайтувна), Львов, 28 ноября 1919 года
«22 ноября около 8 утра, а может и раньше, в нашу квартиру на 2 этаже пришли около 20 легионеров. Все в полной экипировке, вооруженные винтовками, ручными гранатами, со штыками по бокам и, не дожидаясь когда им откроют, начали стрелять в дверь. Они сразу же начали грабить. Они заперли в комнате [моего] брата-солдата и двух младших братьев, избили меня и мою мать штыками и выгнали из квартиры. Когда они остались с братьями, их начали избивать, двое братьев сбежали через крыльцо на крышу, а третьего арестовали. Его отвезли на Яновскую улицу и хотели расстрелять, но ограничились избиением. Его били так сильно, что он потерял сознание.
У меня и моей семьи украли всё нижнее бельё и платья, а все инструменты уничтожили. Ткани, которые мы брали в магазине и хранили в квартире, стоимостью около 10 000 крон, они выкинули в окно на улицу. То, что они не взяли с собой, раздали толпе. В то же время они убили владельца дома [Саломона] Лангнаса, его сына [Зыгмунта] и брата его зятя, г-на [Изыдора или Юзефа] Мезузого. Они ограбили весь дом и всех жителей, а сам дом подожгли. У них была канистра с около 8 литров керосина, которую они держали на входе и в квартире, они подожгли её спичками и устроили пожар. Как уверяет мой брат Якуб Вейт, прослуживший в армии 4 года, они были солдатами-легионерами.
Одним из нападавших был друг моего брата по армии, по 19-му полку Landwehr. Он был с ним в отряде во Львове в 1918 году. Брат просил его заступиться, а он ответил: «У меня ничего нет, я тоже хочу что-то получить [от грабежа]» и брат сам взвалил ему на плечи свои вещи.
У этих солдат были фуражки легионеров (мацеевки). Они так говорили: «Мы должны были убить этих еврейских женщин и разобраться с ними». В этом же доме на третьем этаже живет католичка, в квартиру которой они зашли. Когда она представилась Полянской и сказала, что является полькой, они тщательно обыскали [её] квартиру, думая, что у нее скрываются евреи. Там спрятался Веснер, 50-летний еврей. Его обнаружили и хотели убить, но из-за криков и мольбы его дочери отпустили, изувечив. Они не причинили никакого ущерба Полянской.
От страха у меня случился нервный срыв, и я до сих пор страдаю физически и морально. (Я была у профессора Ожеховского, невролога). После этого грабежа целый день мимо [дома] проходили банды солдат. Одни сняли одежду с моего отца, другие снимали одежду и обувь даже с трупов у Лангнаса. Этих грабежей было так много, что я не помню их количества.
Это то, что я свидетельствовала и могу подтвердить даже под присягой в суде».
Лаура Вайтувна. Её брат, присутствовавший при описываемых событиях, подтверждает содержание, не меняя его. Я внимательно это записал, Вайтувна ставила подпись с большим трудом и усилием, дрожа всем телом. Доктор Авраам Ландес.
Оригинал документа (стр. 22-23, 27)
Роза Давид:
«22 ноября 15 легионеров ворвались в мою квартиру и на склад и увезли на машине товар, всё оборудование, нижнее белье, одежду, серебро, золото и провиант. Сильное подозрение падает на горничную, которая сбежала к легионерам и вместе со смотрителем приняла участие в грабеже. Моего мужа убили и ограбили на улице».
Лаура и Антонина Пёнтек (4 декабря 1918 года)
«22 ноября в дом на Краковской площади, 10 ворвалась банда вооруженных солдат, которые бесчеловечно издевались над всеми обитателями дома и полностью ограбили все квартиры. Среди солдат-грабителей мы встретили сына (…) мясника, который резал мясо на Краковской площади на городском базаре: Карчевского. Мы также видели, как примерно в <…> пополудни вышеупомянутый Карчевский, потребовав «деньги для польских легионов», четырьмя выстрелами убил г-на Мойжеша Агида. Мы готовы повторить эти показания под присягой.
Рахель Ташман:
«Квартира г-жи Рахели Ташман, проживавшей по Цыбульной улице, полностью сгорела во время погрома 23 ноября этого года, а её мать застрелили.
Сама заявительница 14 ноября этого года была ранена (огнестрельное ранение в живот) и пролежала в больнице общего профиля до 21 декабря. Заявительница не имеет средств к существованию и поэтому не может оплатить услуги врача. Поскольку заявительница еще очень слаба и еще не полностью выздоровела, врачебная комиссия советует направить врача к заявительнице, проживающей в настоящее время по ул. Замарстыновская, 18».
Аделя Нойер:
«23 ноября 1918 года в 9 утра пришли трое легионеров. У одного из них на плече был красно-белый значок, он был высоким, сильным, с обветренным лицом с порезом на лице. Это тот, кто убил моего брата. <…> Они разбили окна в дверях и требовали золото и серебро под гнусные оскорбления. Брат отдал им всё. Вышеупомянутый человек схватил мою невестку (жену брата – прим. ред. сайта) сильной рукой, а затем забрал у неё драгоценности и деньги, спрятанные у нее на груди. Забрав эти ценности, он начал бить её пистолетом по лицу так, что у нее в челюсти повисли верхние зубы. Он угрожал ей револьвером. Когда муж попросил его прекратить избивать жену, он начал избивать мать, старуху его невестки и порезал ей бок. Затем он вышел на крыльцо и выстрелил в брата через разбитое окно, направив на него винтовку. Хочу отметить, что второй солдат, стоявший в комнате, держал брата, чтобы он не мог спрятаться. Когда моего брата пуля смертельно ранила в живот, он крикнул: «Твою мать!», Убийца ответил ему: «Сукин сын, ты все еще кричишь, я дам тебе еще одну пулю».
В последний момент брат махнул рукой, чтобы дети ушли, и испустил дух. Убийца безжалостно наступил на него, снял обручальное кольцо и начал громить шкафы. И начал бить детей, чтобы они не кричали. Одновременно он приставил револьвер к виску невестки, сказав, что у неё еще есть деньги. Тогда моя 14-летняя племянница стала водить его по комнате, прося все забрать, чтобы она могла спасти свою мать. <…>
Третий стоял у двери на крыльце, следя, чтобы никто не ушел, и пнул 6-летнего ребенка в бок, угрожая застрелить его. Мы с невесткой спрятались на чердаке. Эти три легионера затем пошли в квартиру хозяйки, где убийца моего брата сел и прекрасно играл на пианино (такой интеллигентный!) около полутора часов, оба его товарища танцевали. Судя по всему, убийца был интеллигентным человеком из высшего сословия, так как мне, играющей на фортепиано, игра показалась интересной. Потом они поднялись на второй этаж, где было много женщин, у которых они отобрали золото, ценности и деньги. Еще одного старика, еврея с седой бородой, они хотели застрелить, но его прикрыла дочь. Легионер приказал ей открыть рот, и сунул ей браунинг между зубами, удерживая палец на спусковом крючке.
Затем они снова вернулись в нашу квартиру, и убийца растоптал тело моего брата, на одежде и теле которого были следы этого издевательства. Хочу еще раз отметить, что мой брат умолял убийцу пощадить его и его детей, так как он только 6 недель назад вернулся из российского плена и даже был в военных брюках. Мы целовали его руки и ноги, но он нас оттолкнул, сказав: «Жалко оставлять такого сильного человека, надо его убить». С него сняли часы и цепочку».
Элиаш и Наталья Собель:
«Офицер заявил в 4.30: «Мы отомстим за вашу еврейскую милицию, мы из Кракова, мы ненавидим евреев. Мы хотим их всех убить как собак». Поведение бандитов было просто неописуемым. Отца семьи безжалостно избили, что также стало косвенной причиной его смерти. Дочерей, которые пытались защитить его от ударов, оскорбляли грубыми словами, не жалея ударов прикладом. Когда на следующий день пришёл [наш] знакомый Владислав Чолек с ул. Романовича, чтобы забрать к себе избитых и ограбленных, легионеры [не пустили его], угрожая винтовками. Украденные вещи увезли на автомобиле».
Из письма Еврейского комитета помощи жертвам беспорядков и грабежей во Львове:
«18 декабря этого года (1918 – прим. редактора сайта) во второй половине дня Осяш Роках, проживавший по адресу ул. Слонечная 4, проходил по улице Короля Людовика. По дороге проезжал офицер на коне. Внезапно офицер позвал Рокаха, а когда тот подошел к нему, без всякой причины ударил его хлыстом по лицу».
Оригинал документа (стр. 13-14)
Из доклада судьи Верховного суда Польской Республики Зыгмунта Рымовича:
«Трупы были уже утром первого дня [погрома, 22 ноября 1918 года]. Я не буду описывать все эти сцены. Люди просто стали жертвами зверств. <…> На одном из главных торговых путей по ул. Краковской, идущей от Рыночной площади до пл. Краковской, практически все магазины были разграблены».
Текст приведён по книге Grzegorz Gauden, Lwów – kres iluzji. Opowieść o pogromie listopadowym 1918 (Львов. Конец иллюзий. Рассказ о ноябрьском погроме 1918 года). Kraków, 2019.
Поверенный Львовского горсовета Рафал Бубер (2 января 1919 года):
«Я взял слово, чтобы обратить внимание достопочтенного Совета на то, что происходит в еврейском квартале. Единогласной резолюцией Совет осудил страшные и кровавые погромы, которые имели место 22 и 23 ноября. Однако не стоит думать, что погромы закончились. С полной уверенностью я могу заявить о том, что эти погромы продолжаются, что нет ни дня, ни ночи, ни часа, ни минуты, когда бы не происходил новый еврейский погром.
<…> В первую очередь мне приходят в голову случаи, когда граждан-евреев отлавливают на улице якобы для того, чтобы их отправить на принудительные работы. Посреди белого дня армейские отряды останавливают на улице всех проходящих евреев, особенно в еврейском квартале, независимо от их возраста, состояния и здоровья. Такой отлов происходит каждый день в нескольких частях города, несмотря на то что штаб вынес приказ о запрете такого рода принуждения людей к работе.
<…> Второй тип [издевательств над евреями] – обыски еврейских квартир, которые сопровождаются грабежами, оскорблениями, а иногда и бесчестием женщин и т.д. <…> На улице Сыкстуской, 14 армейский отряд под руководством офицера проводит обыск. У одного жителя-христианина находит два револьвера, у жителей евреев не находит ни оружия, ни других подозрительных вещей. И что происходит? Этот житель-христианин остаётся на свободе, а всех евреев арестовывают и только по приказу штаба через 24 часа освобождают. Более того, через полчаса после того, как этот отряд уходит, тот же отряд или другой возвращается в этот дом и требует у оставшихся женщин выкуп деньгами или натурой.
<…> Я мог бы перечислять подобные случаи бесконечно. Эта средневековая система [обысков] вызывает страшное возмущение среди еврейского населения и её нельзя больше терпеть. Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что генерал Розвадовский четко запретил проводить обыски с 16.00 до 6 утра. Несмотря на это, такие обыски происходят постоянно каждую ночь на десятках улиц».
Материалы Еврейского комитета (26 января 1919 года):
«При четкой оценке событий нельзя говорить об одном погроме, речь о серии погромов, продолжавшихся непрерывно в течение 6 недель (с 22 ноября 1918 года до начал января 1919 года – прим. ред. сайта), которые повторялись каждый день и каждую ночь с систематической, программной регулярностью, хотя и в различных формах и все более разных, новых видах».
Жертвы
Судья Верховного суда Польской Республики Зыгмунт Рымович, который возглавил Чрезвычайную правительственную следственную комиссию по расследованию погрома во Львове, оценил количество убитых 22-24 ноября 1918 года примерно в 50 человек. При этом Еврейский комитет, собравший 1700 анкет пострадавших в этом погроме, предоставил ему список из 73 убитых евреев. По оценке писателя Анджея Струга, количество убитых во время Львовского погрома достигло 960 человек. Автор книги об этом погроме Гжегож Гауден, изучивший все доступные архивные документы, считает эту цифру наиболее близкой к правде.
Но издевательства над евреями во Львове не закончились 24 ноября 1918 года. Всего, по оценке Еврейского комитета, погромные действия в городе за два месяца (с 22 ноября 1918 года до 26 января 1919 года) коснулись 20 тыс. евреев, то есть около трети еврейского населения.
Список жертв, включающий в себя имена 99 убитых во время погрома, 102 пострадавших 22-24 ноября 1918 года и еще 94 пострадавших во время продолжения погрома (преимущественно в декабре 1918-го – январе 1919 года), составлен по документам хранящимся в польском архиве Karta, книге Гжегожа Гаудена «Львов. Конец иллюзий. Рассказ о ноябрьском погроме 1918 года» и документам опубликованных в разделе «Свидетельства».
Палачи
Чеслав Ян\nМончинский
Чеслав Ян\nМончинский
Чеслав Ян Мончинский – польский военный и политический деятель, полковник Войска Польского, польский националист. Несёт личную ответственность за погром во Львове, который длился больше двух дней в ноябре 1918 года.
Родился в 1881 году в семье народного учителя. В 1908 окончил философский факультет Львовского университета, во время учебы принадлежал к львовской военной организации «Отряды Бартоша». В 1910 году стал работать учителем польского, латинского и греческого языков.
Когда началась Первая мировая война, Мончинского призвали на службу в австрийскую армию, где сначала назначили командиром батареи, а затем – лейтенантом и капитаном запаса. После демобилизации работал учителем философии в гимназии, а одновременно с этим – комендантом Польских военных кадров во Львове, входивших в состав Главного штаба обороны города. Во время польско-украинской войны с 1 по 22 ноября 1918 выполнял функции главного коменданта обороны Львова, когда происходили тяжелые бои поляков с украинцами за город.
С 22 ноября по 12 декабря 1918 года Мончинский был комендантом Львова и Львовского уезда. Старт погрому во Львове дал его подчиненный, лейтенант Роман Абрахам. В тот же день на рассвете его солдаты водрузили польское знамя у Львовской ратуши, а затем на радостях разгромили самый дорогой ювелирный магазина город – магазин Циппера. Для военных и толпы это стало явным поводом устроить грабежи и издевательства над евреями. В 9 утра 22 ноября, когда во Львове уже начался погром, Мончинский приехал на машине в центр города. На Рыночной площади он с улыбкой наблюдал за действиями погромщиков и никак им не препятствовал, вспоминал один из очевидцев Мачей Ратай. «Я не могу забыть и простить ему этот день и эту улыбку!», – писал он.
Через несколько часов после начала погрома в комендатуру Львова прибыли лидеры еврейской общины, доктор Озаяс Вассер и доктор Эмиль Парнас, с просьбой о защите. Они принесли с собой приказ генерала, главы польской армии в Восточной Галиции Болеслава Роя о немедленном введении во Львове чрезвычайного положения и военно-полевых судов. Мончинский проигнорировал этот приказ, выгнав Вассера и Парнаса. По одной из версий он так себя повёл из-за того, что еврейские делегаты не выразили ему достаточного уважения и не продемонстрировали особой радости в связи с тем, что поляки восстановили контроль над городом. На это наложилась личная обида полковника на генерала Роя, который в своё время не назначил его командующим операцией по освобождению Львова.
Несколько лет спустя Мончинский подтвердил, что во время погрома Вассер и Парнас действительно передали ему письмо от генерала Роя, но, по его словам, это был не приказ, а «всего лишь обычное письмо, предназначавшееся для соответствующих органов». Далее он раздраженно писал, что эти «заинтересованные» лица стали «предъявлять требования» по защите наиболее богатых евреев и еврейских домов от «возможного гнева [польского] народа».
Об этом же говорилось в первом воззвании коменданта Львова, которое он опубликовал на следующий день после визита еврейской делегации, 23 ноября. В нем утверждалось, что командование польской армии «подавляет естественный порыв польского народа и армии» мстить евреям, потому что «все граждане, независимо от вероисповедания, были поставлены под защиту закона». Но, на самом деле, это воззвание, по сути, оправдывало действия погромщиков: «В течение трех недель борьбы за Львов значительная часть еврейского населения не только не сохраняла нейтралитета по отношению к польской армии, но часто оказывала сопротивление с оружием в руках и предательски пыталась остановить победоносное шествие наших войск. Установлены случаи расстрела наших солдат из засады, обливания их кипятком, метания топоров в патрули и т. д.». При этом никаких доказательств подобных недружественных действий со стороны евреев предоставлено не было. Зато часть погромщиков слово в слово повторяли эти обвинения (и про кипяток, и про топоры), следует из показаний потерпевших.
Новый приказ Мончинского о введении военно-полевых судов, которые предусматривали смертную казнь в отношении преступников, уличенных в совершении грабежей и изнасилований, появился только спустя два дня после начала погрома – 24 ноября. Коменданту пришлось его подписать из-за усиления давления со стороны военного начальства. Но к этому моменту уже были убиты сотни евреев, тысячи – ранены и ограблены, а весь еврейский квартал Львова вместе со старинными синагогами был практически полностью сожжён.
Несмотря на большой международный скандал из-за множества жертв во время львовского погрома (по некоторым оценкам, было убито 960 евреев), Мончинскому удалось создать миф о героической обороне Львова, о том, как местные польские части самоотверженно сражались с украинцами до прибытия подкреплений из Кракова. При этом комендант называл главным врагом поляков не внешние силы (украинцев), а внутренние, то есть евреев. В своих воспоминаниях «Boje Lwowskie» он писал о том, что в ноябре 1918 года во Львове вообще не было никакого погрома. При этом он и его подчиненные вели «настоящую борьбу с врагом, в сто раз худшим, чем внешний».
Через несколько лет после окончания погрома Мончинский был назначен послом Сейма Польской Республики, а также награжден высшей военной наградой Virtuti Militari за заслуги в советско-польской войне.
Источники:
- Grzegorz Gauden, Lwów – kres iluzji. Opowieść o pogromie listopadowym 1918 (Львов. Конец иллюзий. Рассказ о ноябрьском погроме 1918 года). Kraków, 2019.
- Czesław Mączyński, Boje Lwowskie. Warszawa, 1921.
- Документы, опубликованные в разделе «Свидетельства».
Польские\nвоенные
Польские\nвоенные
Старт погрому во Львове 22 ноября 1918 года дали польские солдаты, которые в присутствии своего командира, лейтенанта Романа Абрахама и на глазах собравшейся толпы начали громить на Рыночной площади ювелирный магазин Циппера, самый крупный и богатый магазин города. Для военных и гражданских это было явным знаком легализации грабежей и насилия над евреями.
Жертвы погрома в своих показаниях называли среди его активных участников полковника Скшитуского (руководил погромщиками во время грабежа квартиры Мозеса Парнеса; после окончания грабежа составил справку об украденных вещах), Стефана Дуду и Казимежа Кельбашевича из Польского легиона, а также Яна Бандеровского (возглавлял польский армейский патруль), солдата Хржановского, вора Юзека Чарнецкого, одноногого бандита Надгорского и сына мясника Карчевского.
По различным свидетельствам очевидцев, включая адвоката Тобиаша Ашкеназе, основателя Еврейского комитета помощи жертвам погрома во Львове, в преступлениях непосредственно участвовали и медсёстры Красного Креста. По данным Ашкеназе, всего в погромах было задействовано 14 сестёр милосердия. Жительница Львова Сали Зоннтаг вспоминала, что одна из таких медсестёр во время погрома призывала солдат расстрелять её родственников. В итоге погромщики убили её старшую сестру с мужем и младшую сестру, которой было всего 14 лет.
Аргументация участников погрома сводилась к тому, что в ходе польско-украинской войны, начавшейся 1 ноября 1918 года, евреи якобы заняли украинскую сторону, стреляли в польских солдат и лили на них горячую воду. Сходные обвинения содержались в воззвании польского коменданта Львова Чеслава Мончинского, которое он опубликовал на второй день погрома, 23 ноября: «В течение трех недель борьбы за Львов значительная часть еврейского населения не только не сохраняла нейтралитета по отношению к польской армии, но часто оказывала сопротивление с оружием в руках и предательски пыталась остановить победоносное шествие наших войск. Установлены случаи расстрела наших солдат из засады, обливания их кипятком, метания топоров в патрули и т. д.».
Погромщики говорили своим жертвам, что им разрешено грабить и убивать евреев в течение 48 часов. Острая фаза погрома, когда людей избивали, калечили, убивали и сжигали заживо, а также грабили, продолжалась чуть дольше этого срока – с самого утра 22 ноября до 24 ноября 1918 года.
Источники:
- Grzegorz Gauden, Lwów – kres iluzji. Opowieść o pogromie listopadowym 1918 (Львов. Конец иллюзий. Рассказ о ноябрьском погроме 1918 года). Kraków, 2019.
- Документы, опубликованные в разделе «Свидетельства».